Сулейман погрузился в раздумья. Эцио показалось, что сейчас юный принц стоит перед одним из труднейших решений, какие ему доводилось принимать за свою недолгую жизнь.

– Тарик знает, куда направляются ружья, – продолжал Эцио. – Если я первым найду его, то сумею проследить путь груза, и он приведет к византийцам, которым он предназначен.

Сулейман посмотрел на него:

– Тарик живет в янычарской казарме. Но если вы хотите туда проникнуть, вам самому придется на время стать янычаром.

– Мне не привыкать к маскировке, – улыбнулся Эцио.

– Гюзель, – сказал Сулейман.

Он снова задумался. Чувствовалось, принимаемое решение достается ему нелегко, вызывая переживания, которым принц не позволял выплескиваться на поверхность… Наконец Сулейман твердо сказал:

– Получите от Тарика все нужные вам сведения, а потом… убейте его.

Эцио опешил. Эту грань характера Сулеймана он видел впервые.

– Сулейман, вы уверены? Помнится, вы говорили мне, что ваш отец и капитан очень дружны.

Сулейман проглотил слюну. В глазах мелькнула решимость.

– Да, это так. Но столь откровенный заговор против моего деда заслуживает смерти.

Эцио внимательно посмотрел на него и кивнул:

– Понятно.

На этом их разговор окончился. Эцио простился и ушел. Пройдя несколько шагов, он оглянулся. Сулейман вновь разглядывал недоигранную партию.

Высмотрев слоняющегося по базару янычара, Эцио с помощью нескольких ассасинов Юсуфа сумел загнать его в укромный уголок, где и «освободил» от янычарской формы. Солдат не сразу сообразил, что́ с ним происходит, а когда понял, было уже поздно. Он бешено сопротивлялся и ранил двух ассасинов, прежде чем сам получил смертельную рану. Эцио попросил Азизу срочно застирать пятна крови на белом мундире. Вскоре он уже надевал высушенный и выглаженный мундир, в котором вполне мог сойти за рядового янычара. Сбривать бороду он не хотел, а потому прикрыл нижнюю часть лица белым шарфом, обнажив лишь усы.

Эцио шел по направлению к казарме, наблюдая за поведением окружавших его мужчин и женщин. Их отношение к человеку в форме янычара удивляло и даже обескураживало его. Естественно, турки воспринимали его не так, как византийцы или люди других национальностей. Но общий настрой был схожим. Иногда он ловил на себе подобострастные, заискивающие взгляды. Кто-то глядел на него с безразличием, словно видел перед собой столб или дерево. Однако чаще всего в глазах прохожих он видел страх и неуверенность. Все это доказывало, что население города в лучшем случае терпит янычар, а в худшем – ненавидит и презирает. Ни в чьих глазах Эцио не заметил даже проблеска искреннего восхищения и уважения. Он сделал и еще одно открытие: наибольшую неприязнь у людей вызывали янычары из казармы Тарика. Эцио запомнил эту особенность: мало ли, в будущем может пригодиться. А пока все его мысли занимало предстоящее задание.

Мундир янычара имел и свои преимущества. Люди старались не приближаться к Эцио. А в городе уже знали о расправе. На одной из площадей турецкий глашатай вещал перед толпой любопытных слушателей.

– Жители Костантинийе, должен сообщить вам печальную весть, – выкрикивал глашатай. – Слуга нашего султана пал от рук преступника, который завладел его мундиром.

Глашатай театрально огляделся по сторонам.

– Будьте внимательны к любым подозрительным действиям вокруг вас! – еще громче крикнул он.

Эцио постарался как можно незаметнее пересечь площадь, но собравшиеся его заметили. Только бы никто не помешал ему пробраться в казарму! Если янычарское командование знает, что их солдата убили из-за одежды, они вполне могут устроить дополнительные проверки. А к этому Эцио вовсе не был готов.

– Будь проклят убийца, покусившийся на жизнь нашего любимого янычара, – продолжал завывать глашатай. – Этого врага рода человеческого надо отыскать и предать суду. Если вы что-то видели, немедленно сообщите властям!

Глашатай изобразил пылающий взгляд, для пущей важности потряс свитком и произнес завершающую часть своей речи:

– Жители, вдумайтесь в мои слова! По нашим улицам разгуливает убийца, лишенный всякой совести. Сколько еще слуг нашего султана могут оказаться его жертвами? Янычары не щадят своих жизней ради защиты империи. Так отблагодарите же их за нелегкую службу и найдите этого убийцу раньше, чем он ударит снова!

Ворота караульного помещения янычарского гарнизона оставались открытыми, но караул удвоился. Увидев Эцио, солдаты вытянулись по стойке смирно. Значит, «позаимствованный» мундир принадлежал сержанту или даже младшему офицеру.

Эцио беспрепятственно прошел во двор казармы. Его уши жадно ловили обрывки разговоров. Естественно, все они касались недавнего убийства.

– Kardeslerim[58], совсем недавно убили нашего товарища. С него сняли форменную одежду, а тело бросили в навозную кучу, – взволнованно говорил янычар, обращаясь к двум сослуживцам. Те хмурились, сердито сверкая глазами. – Когда будете идти по улицам, глядите в оба. Кто-то задумал под видом янычара проникнуть в наши ряды и совершить злодеяние. Пока убийца не найден, мы должны постоянно оставаться начеку.

– И пока ему кишки не выпотрошили, – добавил один из слушавших.

Подобные разговоры заставили Эцио вести себя еще осторожнее. Стараясь не поднимать головы, он ходил вдоль казарменных шатров, запоминая их расположение и подслушивая разговоры. Неожиданно для себя он услышал очень важные сведения.

– Селим понимает наше положение. Мы в одиночку противостоим византийцам, мамлюкам, сефевидам[59]. Только у него хватает мужества не замалчивать угрозу, которую все они представляют для нас, – говорил какой-то солдат.

– Правильно ты говоришь. Селим – воин. Он пошел по стопам Османа и Мехмеда, – подхватил другой.

– Тогда почему же наш султан Баязид вместо льва выбрал изнеженного кота?

– Потому что принц Ахмет спокойствием характера похож на отца. Это главная причина. Боюсь, они и в остальном похожи.

В разговор включился третий солдат:

– Султан Баязид – хороший человек и добрый правитель… Но он утратил прежний огонь, принесший ему величие и славу.

– Я не согласен, – возразил четвертый. – Баязид и сейчас остается настоящим бойцом. Поглядите, какую армию он собрал против Селима.

– Вот она-то и показывает его слабость! Мыслимое ли дело – воевать против собственного сына? Он бы постыдился.

– Мил тебе Селим – это твое дело, эфендим. Но только не надо искажать правду в угоду твоим пристрастиями, – упрекнул его четвертый солдат. – Не султан нападал на Селима. Это Селим отважился атаковать родного отца.