Со стороны крепости доносились тревожные звуки рожков.

– Дарим! Сын мой! Поворачивай назад!

Дарим поднял глаза к крепости. За лесом, на утесах, кучками собирались ассасины, готовясь к охоте на бывшего Наставника.

– Они там все с ума посходили?

– Дарим, Яблоко по-прежнему у меня. Нужно убираться отсюда. Яблоко не должно попасть к Аббасу.

Вместо ответа Дарим развязал мешок, вытащил оттуда колчан с метательными ножами и бросил на землю.

– У меня есть еще. А эти возьми себе. Пригодятся.

Ассасины, верные Аббасу, уже заметили отца и сына. Часть их устремилась напрямик, остальные двинулись с боков.

– Они попытаются захватить нас в кольцо, – мрачно сказал Альтаир. – Держи ножи при себе. Мы должны быть готовыми ко всему.

Отец и сын углубились в лес.

Это была опасная дорога. Очень часто Альтаиру и Дариму приходилось прятаться, заметив впереди ассасинов. Те не оставляли попыток напасть сбоку или сзади.

– Держись рядом со мной! – сказал отцу Дарим. – Уходить надо вместе.

– Попробуем их обойти. В деревне есть лошади. Попробуем выбраться к побережью.

Вплоть до этого момента все мысли Дарима были заняты неожиданной угрозой. Но сейчас, словно спохватившись, он спросил:

– А где мама?

Альтаир тяжело покачал головой:

– Дарим, мамы… больше нет. Прости меня.

У Дарима перехватило дыхание.

– Что? Как?

– Потом поговорим. Сейчас нужно уходить. Возможно, с боем.

– Но ведь они нам не враги. Они – наши собратья, такие же ассасины, как мы. Нужно поговорить с ними, убедить.

– Оставь убеждения для разумных людей. А эти отравлены ложью.

Они ненадолго умолкли, затем Дарим спросил:

– Так это Аббас убил моего брата?

– Он убил не только твоего брата. Он убил нашего верного соратника Малика Аль-Саифа. И еще многих других, – холодно ответил Альтаир.

Дарим опустил голову:

– Он не просто безумец. Он злодей. Ни совести, ни раскаяния.

– Безумец, но с целой армией тех, кто ему повинуется.

– Он умрет, – отчеканил Дарим. – Однажды он заплатит за все.

Они подошли к деревне с другого края, сумев беспрепятственно добраться до конюшни. Это было редкой удачей, поскольку деревня уже кишела ассасинами. Альтаир и Дарим торопливо оседлали лошадей и пустились вскачь. Вдогонку им звучал голос Аббаса. Самозваный Наставник взобрался на невысокую башенку, стоявшую на площади.

– Запомни, Альтаир! Яблоко все равно будет моим! И твоя голова – в придачу за весь позор, который ты навлек на мою семью! Ты не сможешь вечно скрываться от нас и от своего вранья!

А всадники галопом неслись прочь из Масиафа.

Проскакав больше лиги, они решили дать лошадям небольшой отдых. Погони за ними не было. Они выиграли время. Альтаир ехал впереди, Дарим – следом. Вскоре он заметил, как отец устало сгорбился. Дарим подъехал ближе, с тревогой вглядываясь в отцовское лицо.

Альтаир не видел сына. Он сидел, понуро опустив плечи, и едва сдерживал слезы.

– Мария. Любовь моя… – слышал Дарим его шепот.

– Отец, очнись, – тихо сказал он. – Нам надо ехать.

Сделав над собой неимоверное усилие, Альтаир выпрямился, пришпорил лошадь, и они с Даримом понеслись дальше, превращаясь в пятнышки на фоне угрюмых скал.

Новый ключ занял свое место рядом с двумя другими, надежно спрятанными в бюро константинопольских ассасинов. «Басни» Сократа Эцио вручил удивленной и благодарной Софии. Оставалось увидеться с принцем Сулейманом и сообщить об открытиях, сделанных в арсенале.

Эцио примерно знал, где искать принца. Он отправился в роскошный сад вблизи мечети Баязида. Сулейман и его дядя Ахмет сидели в тени раскидистого восточного платана. Солнце, пробиваясь сквозь крону, красиво подсвечивало листья, делая их еще зеленее.

Дядя с племянником играли в шахматы. Янычарская охрана держалась на почтительном расстоянии, чтобы не мешать игре. Эцио нашел место, где мог беспрепятственно смотреть и слушать. Ему хотелось поговорить с принцем наедине, однако шахматы его тоже интересовали. Стратегия этой древней игры научила ассасина многим полезным навыкам, которые он потом успешно применял в ситуациях, далеких от шахматной доски. Эцио внимательно следил за разворачивающейся партией.

Силы игроков, похоже, были равны. Сулейман раздумывал над ходом Ахмета. Дядин маневр ставил под удар его собственного короля. Юный принц решил сделать рокировку.

– Это недопустимый ход, – удивленно пробормотал принц Ахмет.

– Почему? Это европейская разновидность. У итальянцев она называется arrocco.

– Маневр, быть может, и интересный, но не совсем честно, когда ты играешь по иным правилам, чем твой противник.

– Султану позволительно думать по-другому, – сухо заметил ему Сулейман.

У Ахмета был такой вид, будто ему влепили пощечину, но он промолчал. Сулейман поднял своего короля.

– Я могу его вернуть в прежнее положение? – спросил юный принц.

– Сулейман, – начал Ахмет, вставая от доски. – Я знаю, тебе очень тяжело видеть, как мы с твоим отцом соперничаем за трон Баязида.

Молодой человек пожал плечами:

– Дед выбрал тебя, а его слово – закон. О чем тут спорить?

Принц посмотрел на племянника. В глазах Ахмета Эцио увидел скупое восхищение.

– Когда-то мы с твоим отцом были близки, но его жестокость и честолюбивые устремления…

– Я в курсе этих слухов, дядя, – перебил его Сулейман.

Смущенный Ахмет обвел глазами сад, затем вернулся к расположению фигур на шахматной доске.

– Вот что, – сказал Ахмет. – Мне надо идти. У меня скоро заседание совета визирей. Ничего, если мы продолжим игру в другое время?

– Когда пожелаешь, – любезно ответил Сулейман.

Он встал и поклонился дяде. Тот тоже поклонился и ушел в сопровождении телохранителей. Сулейман вновь сел и принялся разглядывать партию на доске. Эцио вышел из своего укрытия. Заметив его, принц махнул своим телохранителям, чтобы не пытались задерживать гостя.

– Здравствуйте, Эцио.

Ассасин сразу же перешел к делу:

– Тарик продает оружие византийскому сквалыге по имени Мануил Палеолог.

Лицо Сулеймана помрачнело. Пальцы сжались в кулак.

– Палеолог. Звук этого имени неприятен моим ушам.

Он снова встал.

– Последним византийским императором был Константин Палеолог. Если его наследник сколотит и вооружит ополчение, возникнет конфликт, который может перерасти в настоящий бунт. И как назло, мои отец и дед поглощены междоусобной враждой.