— Что вы делаете! Прекратите! — вскинув руки, отчаянно надрывался Алекс, тщетно пытаясь утихомирить беснующуюся толпу. — Ведите себя как цивилизованные люди! Мы же не звери!

В следующую секунду он завизжал от боли и, скорчившись, схватился за брызнувшее фонтаном крови простреленное навылет плечо.

— Нет! Что вы делаете! Не надо!!!

— Великолепно! Фантастически! — подскочивший к нему режиссер затряс и без того ведущего съемку оператора за плечи, мешая сладить с фокусировкой. — Давай крупный план! С кровью! Отлично, та-ак… А теперь через панораму на Мессию, больше символики!

Упреждающий выстрел одного из снайперов на вертолете, надеявшегося нейтрализовать подстрекателя, возымел совершенно обратный эффект, прорвав последнюю грань, сковывающую человеческое безумие.

— Ради всего святого… — захныкал Алекс, баюкающий рану, из которой толчками хлестала кровь, мгновенно испачкав рубашку. — Ради всего святого… Помогите мне!

Его не слушали, а точнее, вообще не слышали. Рядом что-то орал захлебывающийся командами Даррел, мелькали руки, ноги, лица с искаженными звериным оскалом гримасами. Сейчас перед ним в едином порыве колыхалось безумствующее человеческое море. Кого-то с грубой бранью ударили, сбив с ног оператора, который чуть не выронил кинокамеру. Алекса сзади, грузно навалившись, кто-то толкнул, и он с криком сверзился с трибуны, которую тут же стали разламывать с новой силой прямо под ноги бесновавшимся людям. Треск, агония, грохот…

— И, неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа; там распяли Его и с Ним двух других, по ту и по другую сторону, а посреди Иисуса, — проговорил генерал Харрис, разглядывая с борта командного вертолета грандиозное побоище поистине Библейского масштаба. — Да уж, наделали дел. Такое не каждый день увидишь. Нет, ребята. Газ и пукалки не помогут, а только еще больше разозлят их. Начинайте высаживать ударные группы. Если потребуется, огонь на поражение…

— Но, сэр… — нарушая субординацию, подал голос капрал.

— Ты мне не сэркай! — рявкнул Харрис, мотнув головой в сторону съежившегося рядом солдата и одаривая таким взглядом, от которого у того кровь, перестав течь по венам, мгновенно превратилась в лед. — Щенок! Пока твой отец лапал твою будущую мамашу на дискотеках, среди обширявшейся всякой дрянью шпаны, я провел четыре операции по освобождению заложников в сирийском Секторе Газа, побывал в двух горячих точках и две недели провел в филиппинском плену с воспаленной гангреной, из-за которой мне чуть не оттяпали руку, мать ее! И при этом был младше тебя на два года, Биггз! Усекаешь это, член в каске, которому по ошибке дали оружие?

Харрис уже не говорил — орал.

— И если у тебя глаза торчат не из задницы, то ты отлично, мать твою, видишь, что прямо под нами закипает очаг начинающейся гражданской войны, и, черт возьми, если для этого потребуется окропить свои руки кровью, я на это готов! Слышите меня все — пушечное мясо, зачатое по ошибке! Это уже не люди! Это толпа, стадо — единый взбесившийся организм. Гидра, которой нужно отрубить голову, и сделать это так, чтобы на ее месте не появилась вторая. Бешеных собак пристреливают! Слышите меня все, мать вашу?! Кончатся патроны, добивать чем попало, рвать глотки зубами! Сейчас это война! Я давал присягу, вы давали присягу! Сейчас они беснуются здесь, а через пару часов хлынут на улицы города, в котором среди прочих гражданских находятся и наши семьи. Жены, дети, родители! — он рванул из кобуры именной пистолет. — Любое прямое невыполнение приказа будет лично мной расценено как измена и дезертирство! Вам ясно?!

— Так, точно, сэр! — чеканя каждое слово, дружным унисоном прогремел расположенный в грузовом отсеке до зубов вооруженный десант.

— Я рассчитываю на вас, парни, — немного успокаиваясь, Харрис оглядел подчиненных, заглядывая каждому в глаза, которых никто не отвел. — Страна рассчитывает на нас. Так зададим же жару этим скотам!

Рассредоточившись, винтокрылые машины плавно потащились в стороны, выискивая место, где сбросить заряженный речью командира, транслируемой на все борта, десант.

— Так, Макс! Макс!!! — заорал в рацию перемазанный кровью Алекса, который потерял сознание от потери крови, Ден Даррел, увидев, как грохочущие вертолеты, выполнив синхронный маневр, плавно идут на посадку. — Хватай всех, кто с тобой и дуй к той вертушке, что садится с вашей стороны! Мне нужен план, как солдаты будут высаживаться! Не стесняйся с рваной съемкой, больше экспрессии и деталей!

— Но ты же сам сказал, конгрессмен… — неуверенно хрипнула рация. — Толпа пытается раскачать машину!! Тут просто чистый дурдом! Страшновато! Тебе не кажется, что мы немного заигрались, а? У меня дома жена и дети. Может, прекратим съемку…

— ЧТО-О!!! — взревел режиссер, оттолкнув бросившуюся к нему женщину с лицом, залитым кровью и воплями «Помогите!». — Слушай меня сюда! К черту конгрессмена! Мне нужен вертолет и солдаты!!! Понял меня, чертов придурок?

— Да понял, я понял, — рукой прижимая к уху рацию, другой пытаясь удержать ведущую непрерывную съемку камеру, дрожащим голосом согласился Макс, протискиваясь вон из толпы, которая, подбадривая себя криками, раскачивала лимузин Стоуна.

— Действуй!

Закрепив рацию за петлю в операторской жилетке, Макс устремился к приземлившемуся вертолету, в поднятом от винтов воздухе которого с вибрирующим рокотом металась пыль, фрагменты одежды, разбегались прикрывающие головы люди. Грузовая аппарель еще не достигла земли, а из недр «чинука» уже выскакивали солдаты, берущие оружие на изготовку. Послышались первые выстрелы, разноголосой чечеткой хищно затараторили автоматы. Бой разгорался.

— Да что же это… — дрожащими губами, из которых отхлынула кровь, с растерянностью, которая стремительно перерастала в испуг, промакивая лоб платком, бормотал Роджер Стоун, съежившимся зверьком смотря на искаженные безумием и яростью лица, со всех сторон лепившиеся к стеклам машины. — Беспредел! Я государственное лицо! Они не имеют права! Сделайте что-нибудь! Скажите им! — дрожащим голосом потребовал он, обращаясь к съежившейся на сиденье напротив секретарше, которая рыдала навзрыд, размазывая по щекам черные потеки туши.

— А вы?! — чувствуя, что его начинает трясти, он застучал ладонями по массивным плечам устроившихся по бокам телохранителей. — Чего вы расселись, можно узнать? Для красоты!

— Но они же снаружи, сэр, — басовито пророкотал один из охранников.

— Дуболомы! Боровы! Дармоеды! Машина бронированная? — подавшись вперед, рявкнул он на водителя.

— Да, сэр.

— Подите прочь! Убирайтесь! — он треснул кулаком по боковому стеклу, и лица отпрянули, но через мгновение приблизились вновь.

— Свита! Прихлебатели, тряпки, — брезгливо цедя сквозь зубы, конгрессмен нервно защелкал пальцами по кнопкам голофона, который выудил из кармана брюк. — Все по миру пойдете. Всех разгоню! Хрен вам, а не предвыборная кампания! Черта лысого…

Над проекционной пластинкой после небольшой паузы возникла раскосая рожица улыбающейся японской школьницы, которая, хихикнув, прижала ладошки к щечкам и пискляво сказала «упс!» — что обозначало перегрузку сети.