В такие мгновения инстинкт берет верх. И слава богу, что это так. И слава богу, что госпожа Рут преуспела в жизни – может, хорошо вышла замуж или же получила неплохое наследство. Как бы то ни было, она являлась владелицей (ныне покойной) прекрасной кровати с искусной резьбой, нишами для свечей в изголовье и крепкими плинтусами, поддерживавшими стойки, на которых висел балдахин. Но в данную минуту занимала меня не резьба и вышивка, а место под этим ложем.

Едва успев осознать, что я делаю, я очутился под кроватью, спрятавшись, как испуганный кролик, преследуемый собаками. Внизу было темно и пыльно. Я затаился в ожидании. Моя макушка слегка задевала кожаные ремни, на которых покоились тюфяк, набитый перьями, шерстяные одеяла и их почившая владелица. Какими бы ужасными ни были обстоятельства, во всей этой тяжести надо мной было что-то почти успокаивающее, особенно когда я услышал, как доски пола заскрипели прямо напротив спальни.

– Ничего нет, – произнес чей-то приглушенный голос.

Света было мало, но лично я видел достаточно. Их было двое. Меня спасло то, что, прежде чем войти в спальню, они заглянули как минимум в одну из других комнат на этом этаже. Еще я слышал звук шагов, поднимавшихся по лестнице, а затем, через несколько секунд, спустившихся снова. Если бы они сразу направились сюда, у меня не было бы времени исчезнуть под кроватью.

Теперь четыре ноги приближались прямо к моему убежищу,* и я затаил дыхание. И не только ноги. В поле моего зрения также попали края их темных плащей и две светлые трости, слишком тонкие и похожие на хлысты, чтобы служить опорой при ходьбе. Ноги остановились. Затем раздался тот же приглушенный голос.

– Озорные вишни, – сказал он.

Озорные вишни?

Во всяком случае, прозвучало это именно так. И что-то знакомое было в голосе, который произнес эти слова, хотя я не мог вспомнить, где я его слышал. Вслед за этим странным замечанием послышалось хихиканье.

Другой человек нетерпеливо шикнул на говорившего, заставляя его замолчать.

Затем оба немного отодвинулись в сторону, и я услышал кряхтение, когда поднимали что-то тяжелое. Незваные гости стащили тело госпожи Рут с кровати, не слишком почтительно. Сумрачные фигуры наклонились и не то понесли, не то поволокли труп из спальни.

Я мельком увидел их, когда они потянулись к телу. Только мельком, но этого хватило, чтобы подтвердить, что это были те самые люди в капюшонах с клювами, которых я видел уже два раза в этом городе. Белые палки или трости были теми щупальцами насекомых. Рассмотрев их, я испугался, испугался даже сильнее, чем раньше, хотя почему-то не удивился.

Когда они тащили тело женщины, с ее ноги упала туфля. Если кто-то из них и заметил, то они за ней не вернулись. Из коридора доносились звуки скользящих шагов и глухих ударов, потом входная дверь открылась и захлопнулась – громче, чем раньше. Я не двигался, ожидая услышать скрип телеги. Но не слышал ни звука. Все свое внимание я сосредоточил на перышке, свисавшем из тюфяка перед моим лицом. Оно дрожало от моего дыхания. Дверь в спальню оставалась открытой. Пространство пола между тем местом, где я прятался, и выходом наружу казалось большим, как вспаханное поле. Посредине лежала забытая туфля госпожи Рут.

Наконец я услышал шум отъезжающей повозки. Я сосчитал до ста, потом на всякий случай еще до ста. Потом осторожно выполз из-под кровати. Я весь был в пыли и перьях. Я долго отряхивался – дольше, чем, вероятно, было необходимо. Подняв туфлю госпожи Рут, я аккуратно положил ее на кровать. Это был изящный башмачок на толстой подошве, чтобы уберечь свою владелицу от грязи или же, в случае госпожи Рут, придать ей лишний дюйм преимущества в споре. Меня внезапно охватил гнев. Она, возможно, была невыносимым созданием, но чем она заслужила смерть? На кровати, там, где лежало ее тело, осталась вмятина. Люди в капюшонах не взяли с собой фигурки, пронзенные булавками.

Больше здесь было нечего делать. Я прошел в темный коридор и попытался открыть входную дверь, но она была заперта. «Посетители» пришли со своим ключом. Поэтому я вернулся в столовую, остановился на секунду и огляделся, прежде чем подойти к окну, через которое я тайно проник сюда. Снова я распахнул его. На этот раз я внимательно посмотрел в обе стороны. Удача по-прежнему сопутствовала мне. Кэтс-стрит была пуста. Я перемахнул через подоконник и, спрыгнув в переулок, зашагал в сторону Хай-стрит.

То есть я хотел было зашагать, но мое внимание тут же привлекла входная дверь. На ней алел кое-как намалеванный крест. Краска была свежая и слегка блестела. Под моим взглядом тонкая струйка прочертила себе дорогу вниз, как кровь из раны. Небрежная работа. Вряд ли олдермен Фарнаби из Саутворка одобрил бы ее, она не соответствовала его распоряжениям, продиктованным с точностью до дюйма. Но крест делал свое дело, отпугивая любопытствующих соседей и прохожих от солидного дома на Кэтс-стрит, так как говорил, что место это опечатали из-за поразившей его обитателей чумы. Это объясняло, почему повозка отъехала не сразу после того, как закутанные в капюшоны люди покинули дом. Один из них занимался тем, что наспех рисовал этот грубый знак на двери госпожи Рут, а другой в это время, наверное, втаскивал труп в повозку. Я задавался вопросом, что стало с третьим человеком, потому что в свою первую ночь в Оксфорде я совершенно точно видел троих.

С сильно бьющимся сердцем я пошел по Хай-стрит. Стояло раннее холодное утро, но на улице было уже больше народу. В обоих направлениях катилось около полудюжины повозок – обычные телеги, груженные обычными товарами и управляемые обычными людьми. Никаких закутанных в капюшоны личностей с трупом вместо багажа. В конце концов, это, пожалуй, привлекло бы внимание. А они уж точно хотели бы остаться незамеченными. Из этого я заключил, что сюда они не поехали.

Мне нужно было куда-нибудь пойти и поразмыслить над тем, чему я только что стал свидетелем.

Потребовалось всего несколько минут петляния по окраинным улочкам и аллеям, чтобы вновь обрести уединение лугов у Крайст-Черч, где я бродил с Сьюзен Констант несколько дней назад. Тогда она рассказывала мне о своих подозрениях, о возможной попытке отравления своей кузины, и фигурах в черном, и статуэтках, проткнутых иголками. Она отказалась от всего, что сказала тогда, но это не значит, что в ее словах не было правды. Я мог подтвердить истинность как минимум двух из перечисленных явлений.

Едва ли замечая бурные воды рядом с собой, я яростно мерил шагами берег реки, пытаясь привести в порядок свои мятущиеся мысли.

Во-первых, не очень-то радостно было обнаружить труп Анжелики Рут. Ей следовало отдать скромный долг скорби и молчания, даже от того, кто почти не знал ее.

Следом, почти наступая на пятки этой печали, крался страх, что я оказался совершенно беззащитен перед чумой, оказавшись в том же доме, в той же комнате, что и покойная госпожа Рут. Для кого-то этого страха, точнее, этого ужаса было бы вполне достаточно, чтобы стремглав помчаться по улице, разрывая на себе одежду и бросаясь на колени, умоляя Всемогущего об избавлении. Других это могло ввергнуть не в безумие, но в отчаянный разгул. А кто-то мог просто свернуться калачиком и ждать смерти.