— Добро. — Чеканин повернулся к Карпухину, но сказать ничего не успел — за окнами, в ясном январском небе, раскатисто прогрохотал гром.

— Ого! — Полковник вскочил, подбежал к окну. — Что это? Грозы при ясном небе быть не может, тем более зимой. Откуда шел звук?

Карпухин виновато развел руками. Чеканин быстро повернулся к Тамаре:

— Душа моя, ну-ка быстренько свяжись со всеми группами — кто что видел, кто что слышал. Ох, не без нашего ли участия прогремел этот гром?.. И первым делом запроси «спецов»!

Тамара откинула крышку коммуникатора, ввела номер. Соединения не последовало, и, поставив аппарат на автодозвон, девушка начала опрашивать оперативников, по мере поступления информации докладывая Чеканину: на западном участке слышали только звук, на развалинах складов — тоже, Стеклов и технари на железнодорожной станции утверждают, что на севере имела место вспышка, но точно сказать не могут — слишком яркое солнце, работающие в катакомбах и на обрпункте-14 вообще ничего не заметили, «спецы» на связь не выходят.

— Скверно, все очень скверно, — нахмурился Чеканин. — Значит, вот что, душа моя: ты постоянно вызывай их, а мы с капитаном поедем на станцию к Стеклову, выяснять, что там была за вспышка. Хотя сдается мне, что и так уже все ясно…

Последних слов полковника Тамара не поняла, но уточнить не успела — Чеканин и Карпухин покинули дежурку. Переложив поближе коммуникатор, девушка сбросила настройки и вновь набрала номер «спецов». Раз за разом прибор пытался соединиться с незнатями, но безуспешно.

Тамара не знала, что коммуникатор Мыри лежит в уже подернувшейся ледком луже на краю леса, а сам домовой, уронив лицо в ладони, сидит под обрывом на берегу замерзшей реки, рядом с окоченевшим телом Охохонюшки…

— Ну что, Паша? — Петр старался говорить как можно приветливее. — Рыбку ловить пойдем? Деда Пыхто я давеча встретил. Он говорит — окуня на озере клюют со страшной силой! Давай, братка, собирайся. Половим, ушицу сварим. Любишь ушицу?

— Лу-ублю, — растянул губы в вымученной улыбке Павел.

У Петра зашлось сердце. После невесть с чего приключившегося на крыльце приступа брат стал не похож на себя. Осунулся, ходил мрачный, а то и просто лежал пластом в своем закутке за печкой. В небо больше не смотрел, зато часто повторял про бесов и косы, которыми те будут косить людей. Петр старался изо всех сил, пытаясь растормошить Павла, вновь вернуть ему всегдашнюю дурашливую усмешку — не получалось. В довершение всего брат стал отказываться от еды, перестал ходить по нужде, терпел, словно боясь вылезти из-под одеяла. Ночами его мучили кошмары, приходилось зажигать лампу и долго, иногда до рассвета, утешать, читать по кругу несколько случившихся в хозяйстве братьев Возжаевых книжек или, если было электричество, включать радио.

Бабка Иваниха, прознав про беду, случившуюся с Павлом, принесла духмяных травок, заварила в чайнике и велела отпаивать по часам. «Пан спортсмен» тоже зашел — принес книжку с фотографией какого-то бородатого, похожего на Деда Мороза мужика на обложке, долго рассказывал, что в книге изложено, как нужно правильно жить. Петр взял, полистал. Правильная жизнь, по мнению бородатого, заключалась в том, что нужно было ходить без одежды и босиком, обливаться в любое время года холодной водой, со всеми здороваться и не плевать на землю. Книгу брату он прочел, но и только. Когда утром одеяло примерзает к кровати — не до обливаний, печку бы быстрее затопить да чайку согреть.

Мысль о рыбалке родилась сама собой. Петр давно собирался пополнить скудноватые зимние запасы свежей рыбкой, но на Камаринке ловились лишь тощие уклейки да сопливые мерные ерши — каждый с мизинец длиной. Спасское же озеро, что раскинулось за Тутыринским лесом, обещало хороший улов, тем более что сам дед Пыхто, он же Николай Матвеевич Пыхалев, сторож на озерной базе отдыха, пригласил братьев попытать рыбацкого счастья. Кто-кто, а уж дед-то разбирался в повадках тамошних окуней, щук, лещей и сазанов лучше всех.

Сборы были недолгими. Петр обрядил Павла в тщательно залатанный овчинный тулуп, оставшийся еще от сгинувшего в далекое доперестроечное время на просторах Страны Советов отца, на голову нахлобучил строительный ватный подшлемник, пододвинул армейские тяжеленные валенки с галошами:

— Обувай!

— Рыбка! — Павел слюняво лыбился, засовывая босые ноги в войлочные раструбы валенок.

— Стой, дурило! — вскинулся было Петр, но тут же осек себя, похлопал брата по плечу. — Павлуша, портянки ж надо намотать. Поморозишься.

— Ыгы-гы, — радостно скалил коричневые зубы Павел. Для него все было развлечением, и, глядя на увлеченного наматыванием теплых суконных портянок брата, радовался и Петр — отвлек, растормошил!

Сложив в брезентовую сумку заготовленную снедь — десяток вареных картофелин, банку кильки в томате, пару луковиц, квашеную капусту в пакете, кусочек соленого сала, сухари, старый пластмассовый термос с чаем, бутылку водки для деда Пыхто — Петр повесил ее на плечо брату, взвалил себе на плечи деревянный ящик со снастями, прихватил старый ледобур и запер дверь.

К Спасскому озеру было два пути. Первый, короткий, лежал повдоль Камаринки, мимо недавно отстроенного каким-то богатым москвичом поселка с детским названием «Кошкин дом». Строили поселок — два десятка домов за высоким забором — все лето. Большая дружная бригада строителей-бульбашей оставила по себе в округе добрую память. Петр не раз ходил к ним менять свежие овощи с огорода на гвозди, толь, проволоку и прочие необходимые в хозяйстве вещи, часто брал с собой Павла, уверенный — там брата не обидят. Но вот строительство закончилось. Сухим сентябрьским днем братья по знакомой дорожке отправились к поселку узнать — не нужны ли хозяевам картошка, которой уродилось на диво много, свекла, репа, лук? И были встречены мрачными мужиками в черной форме с желтыми нашивками «охрана», вооруженными ружьями. Один из них, лысый бугай с мутными глазами, завел Петра и Павла внутрь, распорядился выдать метелки и велел мести дорожку от ворот до конца поселка. Петр все время старался говорить с ним ровно, не возмущаться — он боялся за брата. Но Павел, слава богу, увидел в новых людях и метле лишь игру и истово, со свойственным слабоумным рвением принялся мести вымощенную розоватой плиткой дорожку.

Когда работа была сделана, давешний мутноглазый охранник вывел братьев за ворота.

— Валите отсюда, — хмуро сказал он.

— А заплатить? — тихо спросил Петр.

— Чего?! — взрыкнул охранник. — Ща прикладом промеж рогов звездану — будет тебе зарплата.

С тех пор Петр старался близко к «Кошкиному дому» не подходить. Поэтому на озеро он решил идти дальней дорогой — в обход поселка, через заросшие бурьяном поля бывшего колхоза имени ХХII партсъезда, прямо к Тутыринскому лесу, что раскинулся по правому берегу Камаринки и тянулся до Спасского озера, сливаясь на его берегах с большим лесом, уходящим к Можайску, Шаховской и дальше — за пределы Московской области.