При этом веротерпимость «отцов-основателей» имела свои границы. Вера в Верховное существо (под этим подразумевался обычно христианский Бог) по-прежнему считалась важным элементом, скрепляющим сообщество. Религиозных цензов на выборах не существовало только в Род-Айленде. В Пенсильвании от должностных лиц требовалось верить в боговдохновен-ность Ветхого и Нового завета (конституция Пенсильвании, секция 10), в Делавэре — признавать троицу (конституция Делавэра, ст. XXII). В Нью-Джерси занимать посты в органах местной власти могли только протестанты (конституция Нью-Джерси, ст. XIX).

Одна из краеугольных тем для многих просветителей — принцип народного суверенитета. Собственно, сама по себе теория общественного договора предполагала, что власть изначально передается от народа к избранным им органам власти. Последовательную теорию неотчуждаемого суверенитета народа разработал Ж. Ж. Руссо. Именно народ-суверен в его концепции должен был предотвратить возникновение авторитарной власти. Прежде всего, поскольку «суверен образуется лишь из частных лиц, у него нет и не может быть таких интересов, которые противоречили бы интересам этих лиц»[638]. Вторая гарантия — принцип общей воли народа, которая только и может служить основой создания законов; законы, не одобренные всем народом, в концепции Руссо вообще не являются законами[639]. Наконец, последнее средство — периодические референдумы по двум вопросам:

«Угодно ли суверену сохранить настоящую форму правления?»

«Угодно ли народу оставить управление в руках тех, на кого оно в настоящее время возложено?»

Гарантией того, что правительство послушно уйдет в отставку по первому требованию народа, служила, очевидно, угроза насильственного его свержения, заключенная в праве народа на восстание.

Предоставлял ли Локк, как Руссо, народу право контроля за действиями правительства? И. С. Нарский это признает, хотя и считает, что в концепции Локка народный суверенитет в большой мере иллюзорен[640]; Т. Л. Кривушин отрицает[641]; все это говорит по меньшей мере о неясности и двусмысленности позиции самого Локка. Гарантией того, что правительство не злоупотребит своей властью, являлся для Локка не столько контроль со стороны народа, сколько взаимоконтроль различных звеньев внутри самого правительства.

Для английского конституционализма представление о суверенитете народа вообще не характерно. В английской конституционной теории (по авторитетному толкованию У. Блэкстона) суверенитет принадлежал парламенту. Американцы отвергли это положение еще на ранней стадии конфликта с метрополией. Идея народного суверенитета, как подчеркивают исследователи, была одним из основных источников американского конституционализма[642]. Здесь «отцы-основатели» оказывались ближе к Руссо, чем к Локку. «В Америке не существует какой бы то ни было власти, независимой от народа»[643], — провозглашал Томас Пейн. Нью-йоркский политик Р. Р. Ливингстон также заявлял: «Наши конституции — чисто демократические, народ является абсолютным сувереном»[644].

Именно это и было зафиксировано в конституциях штатов. Так, декларации прав Мэриленда и Северной Каролины объявляли, «что народ этого штата должен иметь единственное и исключительное право регулировать внутреннее управление и его политику» (декларация прав Мэриленда, ст. II; декларация прав Северной Каролины, ст. II). В конституции Нью-Йорка предусматривалось, что все законы принимаются от имени «народа штата Нью-Йорк, представленного в Сенате и ассамблее»; и что все судебные акты и другие процедуры должны проводиться от имени «народа штата Нью-Йорк» (ст. XXXI). Комментарий «Pennsylvania Gazette» по поводу принятия пенсильванской конституции гласил: «Мудрость Пенсильвании, собранная в прошедшем конвенте, справедливо заключила, что власть правительства в действительности находится в теле народа»[645].

Однако признание народа источником всякой власти могло быть чисто ритуальным. Это четко выразил Б. Раш: «Я хотел бы, чтобы на каждом стейтхаусе на континенте было выгравировано: „Вся власть исходит от народа“. Но никогда до сих пор не говорилось, что вся власть сохраняется за народом»[646].

В то же время ряд штатов включил в свои конституционные документы дотошно разработанные механизмы реализации народного суверенитета. Например, конституция Северной Каролины закрепляла за народом свободу собраний, право обращаться к легислатуре с жалобами, право давать инструкции своим представителям в легислатуре (ст. XVIII). Более развернутые положения на этот счет содержались в конституциях Пенсильвании и Массачусетса. Пенсильванская конституция, помимо закрепления свободы собраний, права на петиции и инструкции депутатам, предусматривала открытость заседаний легислатуры для всех желающих, при условии, что зрители ведут себя прилично, а обсуждаемый вопрос не требует повышенной секретности (секция 13). Любопытное, чисто руссоистское положение этой конституции касалось вынесения законопроектов на рассмотрение народа. Секция 15 пенсильванской конституции гласила: «Для того чтобы законы до их принятия могли быть более зрелыми и чтобы по возможности не было неудобств поспешных решений, все законопроекты публичного характера должны быть напечатаны для рассмотрения народом, прежде чем они будут прочитаны в Генеральной Ассамблее в последний раз для обсуждения и внесения поправок; и, за исключением случаев внезапной необходимости, не должны вступать в силу до следующей сессии Ассамблеи; и для более полного удовлетворения общественности причины и мотивы принятия таких законов должны быть полностью и ясно выражены в преамбулах». То же положение было скопировано в конституции Вермонта (секция XIV).