Я попросил красавицу Нили, секретаршу командного пункта, позвать всех летчиков в комнату для совещаний, чтобы попытаться хоть немного привести вещи в порядок. Когда я вошел, внезапно наступила полная тишина. Среднее кресло в первом ряду оставалось свободным. Это было место командира эскадрильи. Я прошел мимо него, поднялся на трибуну и в течение следующего получаса попытался создать эффективную схему, по которой мы сможем работать.

Выступая там, раздавая указания, я параллельно, на отдельной частоте, вел напряженный диалог с самим собой. Все эти люди смотрели на меня как на командира эскадрильи, говорил я себе, и это очень странно. Кто-то задавал конкретные вопросы, например, как уклониться от переносных зенитных ракетных комплексов (ПЗРК), я ответил. Но по-прежнему недоумевал, почему никто не спросит, почему бы мне не передать командование кому-то, знакомому с этими самолетами. Я рассказывал о правилах воздушных боев и воздушных операций по опыту Шестидневной войны, в которой не участвовали многие из сидевших в комнате, и говорил, что сейчас они другие. Дани Песах может принять командование, сказал я себе, продолжая свое выступление. Его уже наметили будущим командиром эскадрильи «Скайхоков», которая будет развернута на базе «Эцион» под Эйлатом. Я думал, сказать ли им, что я предлагал Рону отстранить меня и передать командование кому-нибудь другому. Нет, решил я, их это не касается, и упомяни я об этом, я утрачу в их глазах последние остатки авторитета. То, как говорили собравшиеся в комнате, не оставляло сомнений, что в их глазах я являюсь бесспорным командиром эскадрильи. Они ждали, что я отвечу на их вопросы. В самом деле, разве ты не тот самый летчик, который совсем недавно сбил за три дня пять вражеских самолетов? Они хотели, чтобы я дал указания по оперативным вопросам. И даже задавали, без всякой задней мысли, вопросы, требующие хорошего знакомства с самолетом — знакомства, о котором я в этот момент мог только мечтать.

В глазах наиболее старых и опытных пилотов-резервистов я искал хоть какой-нибудь намек на помощь с их стороны. Один из них, Гланц, был моим командиром на первом этапе летного курса. Другой, Илан Хейт, восемь лет назад одновременно со мной начал служить в эскадрилье «Миражей» в Тель-Нофе. Педо окончил летную школу через четыре месяца после того, как я получил свои крылышки. Эти и другие резервисты, сидевшие в комнате, хорошо меня знали. Что они думают об этой ситуации? Однако в их глазах я мог прочесть лишь одно: будь решительным и умным командиром. Не ищи волшебных решений. Ты оказался на месте Голди при столь трагических обстоятельствах? Это твоя проблема. С этого момента ты — номер один.

Я просмотрел лист позывных командиров формаций. Мое имя стояло первым. Цвика Башан, начальник штаба эскадрильи, дал мне позывной «Персик». Отныне я до конца войны стал «Персик-1».

Ближе к полуночи кто-то разложил матрасы на полу моего кабинета. Я лег, не снимая комбинезона и ботинок. Наконец-то у меня было немного времени поговорить с самим собой. Когда два месяца назад ты пересек залив, спеша на помощь Ави Ланиру и Пригату, — говорила одна половина мозга другой, — ты почувствовал, что полет над египетской территорией больше не вызывает у тебя тех ужасных симптомов, которые прежде неизменно возникали, когда ты возвращался с боевого задания. Да, — отвечала другая половина, которая до этого выступала в роли слушателя. — Но тогда ты, по крайней мере, летел на «Мираже», машине, которую ты знаешь сверху донизу, с которой ты давно сроднился и стал единым целым. Почему, — вопили хором обе половины, — из всех людей в израильских ВВС именно тебя загнали в такую ситуацию, что ты вынужден начинать войну со столь трудной и невыгодной позиции! Почему бы тебе просто не сдать командование и не вернуться на базу Хацор, чтобы повести в бой звено «Миражей», то есть заняться тем, что ты умеешь делать и делаешь хорошо?

Никогда в жизни я не уклонялся от задания, каким бы трудным оно не было, — отвечал я. Все выше- и нижестоящие ждут от меня, чтобы я командовал эскадрильей. И именно этим я и собираюсь заняться. Я собираюсь летать столько, сколько смогу, больше, чем кто-либо в эскадрилье. Я буду совершать вылеты преимущественно против Египта и докажу, прежде всего самому себе, что плен остался далеко позади, что его хватка ослабла и что скоро он окончательно меня отпустит.

Я не мог заснуть — так же, как не мог заснуть в одиночной камере, когда Сами выключил мне свет. Поэтому я встал, спустился на командный пункт и занялся подготовкой ко второму дню боевых действий.

На следующий день эскадрилья приняла участие в операции «Ссора» — задуманной еще до войны серии атак на египетские батареи ракет земля-воздух в районе канала. Первая волна также должна была атаковать несколько египетских военно-воздушных баз, которые могли помешать проведению большой операции. Во время второго в жизни вылете на «Скайхоке» я включил себя в состав звена, которое должно было атаковать военно-воздушную базу Мансура. Моим лидером был Ханох Пеэр из Нетании, которого я впервые увидел во время совещания в четыре часа утра.

Нашей целью был командный бункер египетской воздушной бригады, отвечавшей за оборону северо-восточной дельты Нила. Бункер находился меньше чем в трех милях от деревни, рядом с которой я спустился с парашютом четыре года назад. Я сказал себе, что, если выдержу это испытание — смогу пролететь над местом, где меня сбили, и благополучно вернуться домой, — это, возможно, поможет мне в будущем.

Когда мы взлетели, небо было еще темным. Иными словами, я совершил свой первый ночной взлет на «Скайхоке», нагруженном бомбами и направляющемся на боевое задание. Мы спокойно пересекли Синайский полуостров. Пока мы были в воздухе, солнце начало всходить у нас за спиной, делая происходящее на земле все более различимым. Синай был для нас хорошо знакомой и дружественной местностью. Однако затем полуостров остался позади — мы пересекли канал на небольшой высоте, ближе к северному окончанию, и оказались над нильской дельтой. Крестьяне обрабатывали свои поля, лодки скользили по поверхности каналов — пасторальный облик дельты всегда пытается скрыть, что идет война.

Казалось бы, по мере приближения к цели напряжение должно было возрастать. Однако концентрация, необходимая, чтобы сделать все, как должно, обычно подавляет нервы и страх, позволяя пилоту управлять самолетом даже в самой тяжелой боевой обстановке. На этот раз мне удалось сбросить бомбы с первой попытки. Командный пункт военно-воздушной бригады располагался где-то в полумиле к югу от базы Мансура, и когда я отбомбился и повернул на север, вся зенитная артиллерия аэродрома вела огонь прямо передо мной, создав недружественный красно-зеленый экран.

Ханох повернул направо, я же решил обогнуть зенитки с запада. Поэтому я взял влево, вглубь египетской территории — и обнаружил впереди два МиГа-21. У меня были ракеты воздух-воздух, и я уже собрался их выпустить, но пока мои пальцы искали нужную кнопку, чтобы дать залп, я вдруг понял, что не знаю, как запустить ракеты. Я предположил, что это должна быть та же кнопка, с помощью которой я сбросил бомбы. Но что нужно изменить, чтобы эта же кнопка выпустила ракеты?

По радиосвязи я запросил помощь. Услышав мой вопрос, Яир Алони, находившийся в формации, летевшей передо мной, попытался объяснить мне, что делать, но я все равно никак не мог найти нужную кнопку. У «Скайхока» есть тонкий рычажок-переключатель на внешней стороне ручки управления. Легкий щелчок мизинца переводит кнопку сброса бомб в режим ракетной стрельбы. Однако все мои попытки понять объяснения Алони и найти этот маленький переключатель, одновременно следя за двумя МиГами в то время, как у меня за спиной палили зенитки Мансуры, оказались тщетными. Пришлось оставить вражеские самолеты в покое. Я повернул на восток и полетел домой.