— Не помнишь? Это было, когда ты в первый раз приехала меня навестить в Оксфорд. Какой-то турист-американец сфотографировал нас моей камерой.

— А… да. Какой-то бар в глубинке. Там хорошо кормили. Ты привез меня туда на старом синем «фиате» твоего отца. На обратном пути мы чуть не свалились в кювет.

Он улыбнулся:

— Если я правильно помню, я попытался тебя поцеловать. Ты говоришь, что никогда не была замужем. Почему?

Ева могла бы выложить ему кучу банальностей о том, что она не встретила мужчину своей жизни, но это было неправдой. Она должна быть с ним откровенной:

— Не хотела.

— А серьезные отношения у тебя были?

Она колебалась. Можно было привести кучу всевозможных предлогов: особенности ее работы, занятость, эмоциональный износ… Все это исключало сколько-нибудь длительные отношения, особенно с человеком со стороны, который понятия не имеет, что значит быть затянутым в тот мир, в котором она жила. А с сослуживцами… Лихорадка вокруг каждого нового дела, долгие часы, проведенные бок о бок в работе, приводили к тому, что отношения внезапно начинались, но так же внезапно заканчивались, как только дело передавали в суд. Фактически, краткосрочные отношения помогали выдерживать все это. Но истина состояла в том, что ее это устраивало. Ей не нужны были привязанности, и она не хотела связывать себя узами чувств. Интересно, что подумал Гэвин, когда прочитал в газетах о том, что Джейсон был ее любовником? Возможно, именно поэтому он задал этот вопрос, возможно, его беспокоило, как смерть Джейсона подействовала на нее и что она теперь чувствует.

— На самом деле нет, — ответила она. — Я и так совершенно счастлива.

Разумеется, настолько, насколько она вообще может быть счастлива.

На лице Гэвина появилось выражение некоторого облегчения, и она поняла, что ее догадка была верной.

— Что ж, рад слышать. Ты отлично выглядишь. — Он покачал головой. — Знаешь я часто думал о тебе. У меня сохранились яркие воспоминания о том времени, и я часто жалел, что мы не можем вернуться назад и… — Он запнулся, потом вздохнул. — И все было бы по-другому.

— Но мы не можем.

— Да, — решительно сказал он, — но я по-прежнему жалею, что мы потеряли контакт.

Ева ничего не ответила, пораженная вежливой нечестностью его фразы. В этом был весь Гэвин. Они не просто потеряли контакт. Разрыв был внезапным, резким, и вина за него целиком лежала на ней.

Она тогда осталась на длинные выходные с ним, в его комнате в Оксфорде. Гэвин вел себя очень странно и явно чувствовал себя не в своей тарелке, что было совершенно для него нехарактерно. Она видела, что есть какая-то серьезная проблема, но не имела понятия, в чем дело. В течение этих двух дней ощущение необъяснимого молчаливого давления, как обычно бывает перед грозой, накапливалось. И когда он наконец выпалил, что хочет жениться на ней, это застало ее врасплох. Совершенно неважно, что мы очень молоды, он знает, чего хочет, убеждал ее Гэвин. Он хотел, чтобы они были вместе всю жизнь. Ева по-прежнему помнила себя в тот момент, замершую без слов, задыхающуюся. В ней начала подниматься паника. Она никогда раньше не думала о возможных последствиях их отношений, о том, к чему они могут привести, и теперь, когда Гэвин произнес эти слова, ей показалось, что мир обрушивается на нее. Ей было не под силу это вынести. Необходимо бежать! Она бросилась мимо него из комнаты и чуть не свалилась с узкой лестницы. Не разбирая пути, пробежала через залитый солнцем двор и не остановилась до тех пор, пока не оказалась около реки. Некоторое время смотрела на воду, размышляя, не броситься ли ей в реку, потом опустилась на землю под деревом, уткнулась лицом в ладони и заплакала. Там в конце концов Гэвин ее и нашел. Как только она увидела, что он стоит над ней с тревогой на лице, ею снова овладела паника. Гэвин не в коем случае не должен прикасаться к ней или даже подходить близко! Все это время она жила во лжи и не могла продолжать так жить. Она не в состоянии была ничего объяснить ему, да и вряд ли понимала саму себя. Она просто хотела, чтобы он оставил ее в покое. По-быстрому собрала вещи и уехала. Гэвин много раз пытался связаться с ней, но она сумела избежать контакта с ним, делая все возможное, чтобы ни в коем случае не пересечься. Потом она на год, перед поступлением в университет, уехала из Англии, чтобы оказаться на расстоянии от него, а когда вернулась, то узнала, что он помолвлен.

Ей вспомнились строчки из «Шропширского парня» А. Э. Хаусмана. Это были любимые стихи ее приемной матери Клэм, учительницы английского языка на пенсии:

Страна, откуда я ушел… Ядовитый ветер… Клэм думала, что она, Ева, была слишком молода, чтобы понимать смысл этих стихов. Как же она ошибалась.

Ностальгия бессмысленна, она только отравляет своими прикосновениями. К тому же того, что идеализировал Гэвин, на самом деле никогда не существовало. Обман все это.

Неизвестно, откуда выплыла еще одна картинка двадцатилетней давности. Они с Гэвином пили в баре неподалеку от того места в Лимингтоне, где они жили, и он пошел проводить ее до дома. Начался дождь, и они спрятались на автобусной остановке. Она была в отличном настроении, что было неожиданно, и, прежде чем она поняла, что происходит, он притянул ее к себе, нагнулся и поцеловал. Это ощущение навсегда осталось у нее в памяти — желание, смешанное с отвращением.

— Ты в первый раз целуешься? Я первый у тебя? — спросил он несколько мгновений спустя, держа ее за руки и пристально всматриваясь в нее.

Лицо его раскраснелось, глаза блестели от переполнявшего его чувства. Он не смеялся над ней. Даже теперь она ощущала, насколько сильными были ее полудетское смущение и замешательство.

— Надеюсь, что да, — продолжил он, не дожидаясь ответа. — И я хочу быть первым во всем у тебя.

Из него ключом били надежда, восторг и порядочность.

Как ему объяснить? Он не был первым. Перед глазами у нее стоял длинноволосый человек, одетый сверху донизу в кожаный костюм, с густыми черными бровями и пирсингом. У него были глубоко посаженные глаза, и он распространял вокруг себя запах старого пота и табака. Пальцы у него были желтыми от никотина. Он уселся рядом с ней на ее розовую кровать с балдахином, прижался жесткими сухими губами к ее губам и успел просунуть руку между бедрами, до того как ему помешали. Его лицо, выражение в глазах выжжены в ее памяти навечно вместе с татуировкой скелета в капюшоне на мускулистом бицепсе.

Длинноволосый заметил, что она смотрела на рисунок.