Часто снятся мне в полуночной тьме

Очи черные, непокорные,

А проснулся я — ночь кругом темна,

И здесь некому пожалеть меня…

Не видал бы вас, не страдал бы так,

Я бы прожил жизнь улыбаючись,

Вы сгубили меня, очи черные,

Унесли навек мое счастие…

Наконец песня кончилась. Стешка улыбнулась, поклонилась Мартемьянову (тот серьезно ответил тем же) и, подойдя к Софье, шепотом сказала:

— Ты, матушка, забирай его поскорее, покуда буйствовать опять не ударился, сейчас самое время…

Она кивнула. И, подойдя к Федору, спокойно, но решительно взяла его за плечо.

— Ты весь дрожишь. Едем. Прошу тебя.

— Вот скажи, что любишь меня, — и поеду, — опустив глаза, хрипло произнес он сквозь зубы. — В тот же миг поеду. Вот так скажи, чтоб и барин твой слышал, и девка его стриженая.

— Я люблю тебя, — медленно, раздельно, словно втолковывая что-то ребенку, проговорила Софья. Глаза ее были полны слез, и одна уже бежала по щеке. — Едем.

— Поцелуй, не то не поверю, — по-прежнему глядя в пол, потребовал Мартемьянов. Софья молча, приподнявшись на цыпочках, обняла его за шею, коснулась губами щеки.

— Не сюда!

Сграбастав Софью в охапку и качнувшись при этом так, что они вдвоем чуть не грохнулись на пол, Федор сам поцеловал ее в испуганно открывшиеся губы. Софья осторожно, но настойчиво высвободилась. Владимир видел, как дрожат ее руки и покрывается красными пятнами лицо.

— Едем, Федор. — Отвернувшись, она быстро пошла к дверям.

Мартемьянов пожал плечами и тронулся было за ней — но на полпути остановился, глянул на Черменского — и неожиданно усмехнулся, сверкнув белыми крупными зубами:

— Ведь моя все ж взяла, твое благородие, а?

В ту же секунду Владимира сорвало с места. Миг — и зал наполнился звоном стекла, треском ломающихся стульев, отчаянными воплями цыганок и мужской головокружительной руганью: Черменский и Мартемьянов покатились по полу, яростно молотя друг друга и опрокидывая все, что каким-то чудом еще держалось на своих местах. Затрещав, полетела на пол вместе с карнизом уцелевшая занавеска, двое цыган, схватив гитары, вспрыгнули на столы, цыганки бросились по углам.

— Ой, мамочки… Ой, мамочки-и… — тоненько пищала самая молодая из проституток, розовая блондинка лет шестнадцати, прижавшись к стене и стиснув кулаки. — Осподи, да разведите ж их, люди добрые, поубивают ведь друг друга!..

Софья опомнилась первая и кинулась к дерущимся. Сначала ее даже не заметили, и неизвестно кто, Мартемьянов или Владимир, отшвырнул ее так, что она отлетела к стене и охнула, ударившись затылком. И тут же, вскочив на ноги, как кошка, бросилась снова. На этот раз ей удалось повиснуть на спине Мартемьянова, и он с бешеной руганью отбросил ее. Софья снова полетела к стене, упала, закричала от боли, проехавшись щекой по усыпавшим пол осколкам. И снова поднялась, снова кинулась в драку, и от ее истошного вопля вздрогнули все:

— Федор, я тебе горло перерву!!!

Бах! Бах! Бах! — вдруг раздались оглушительные хлопки. Это было так неожиданно, что драка прекратилась, и катающийся по полу ком распался. Все увидели Владимира, ругающегося отборным армейским матом, Мартемьянова, рычащего, как цепной пес, и плачущую Софью с залитой кровью щекой.

— Шармант, дамы и господа. Великолепно! — издевательски похвалила Ирэн, убирая в сумочку еще дымящийся «франкотт», и быстро подошла к полю битвы. Попутно она отвесила такой подзатыльник Северьяну, что тот качнулся.

— Ты чего стоял, болван, как вкопанный? Труса праздновал?!

— А вот черта лысого! — вскинулся оскорбленный Северьян. — Два на одного, да еще пьяного, — не по чести будет, да Владимир Дмитрич и сам бы управился… Дмитрич, ты рехнулся, что ли? Какого лешего я тебя десять лет китайскому мордобою учил?! Чтоб по-русски хари друг другу чистить?! С таким медведём по-русски драться — здоровье не беречь!

Но Черменский ничего не слышал. Он сидел на полу рядом с Софьей, обнимая ее, и скомканной салфеткой осторожно вытирал кровь с ее щеки. Растрепанная голова Софьи лежала на его плече, зеленые, широко открытые глаза не отрываясь смотрели в лицо Владимира. Губы, покрытые уже запекающейся кровью, что-то едва слышно шептали. Владимир так же тихо отвечал ей. Мартемьянов, сидя в углу, молча, упорно глядел на них из-под сросшихся бровей, но почему-то не двигался с места. За ним так же напряженно наблюдал напрягшийся, каждую минуту готовый броситься вперед Северьян. По стенке к дверям бесшумно двигались перепуганные зрители. Цыган уже давно словно сдуло ветром; последними убежали проститутки и половые ресторана. Ирэн не спеша, размеренно, как часовой, ходила по залу, держа на отлете папиросу; тонкие брови на бледном лице Кречетовской были мрачно сдвинуты. Наконец, резким движением отбросив в угол окурок, она подошла к Черменскому и Софье и отчеканила:

— Все это очень трогательно, господа, но я рекомендовала бы вам, мадемуазель, — журналистка холодно посмотрела на Софью, которая сразу же отстранилась от Владимира, — забирать свое буйное сокровище и поскорее уезжать. Полиция будет с минуты на минуту.

Зеленые глаза высохли мгновенно — Владимир даже не успел удивиться сей стремительной метаморфозе. Софья вытерла остатки крови со щеки, чуть поморщилась, задев ссадину, смерила Ирэн не менее ледяным взглядом и с достоинством ответила:

— Я рекомендовала бы и вам забирать своего… друга и уходить. Драка начата им, закончена вами, причем оружие первой достали вы. Хотя можно было вполне обойтись и без этого эффекта. Полиция действительно может приехать очень быстро.

По лицу Ирэн мелькнуло странное выражение изумления пополам с горечью. Оно, впрочем, тут же пропало, и заметить его успел только Черменский. Тут же Ирэн вскочила на ноги и деловито распорядилась:

— Черменский, делаем ноги, мадемуазель Грешнева права.

Владимир не ответил. Он продолжал смотреть на Софью. Та, отвернувшись от него, встала на ноги, болезненно поморщилась и начала отряхивать платье.

— Я поеду с вами, Софья Николаевна.

— Нет.

— Не спорьте, вы не справитесь с ним одна.

— До сих пор великолепно справлялась. — Софья обернулась, посмотрела на Владимира внимательно и грустно. — Где ваше воспитание, господин Черменский? Вы пришли сюда со своей дамой — следовательно, ее вы и должны провожать.

— Ирэн — не дама!

— Да? Как же она умудряется в таком случае быть вашей любовницей?

— Браво, — тихо сказала Ирэн, на лице которой застыла странная усмешка.

Владимир молчал. Впечатление было такое, будто ему плеснули в лицо кипятком. Чья-то рука с силой сжала его плечо, и он знал, не оборачиваясь, что это Северьян.

— Едем, Дмитрич. Не идет нам карта сегодня.