— Зачем же, сударь, тратиться на содержание узницы, — едко заметила Евпраксия.

— Ну полно, какая же вы узница. А если вы считаете, что это так, то я хочу облегчить вашу участь.

— Тогда отпустите меня на Русь. А то ведь и воеводы узнают о моих бедствиях. Там и с ратью придут.

Генрих улыбнулся. Ему нравилась боевитость княгини. Такая спуску не даст, и скучать с нею не будешь, отметил он. И дерзнул позвать Евпраксию на прогулку.

— Я приглашаю вас на вольную беседу в монастырский сад. Там прелестно, и под сенью сада я скажу вам, как желаю облегчить вашу участь.

— Это так просто, государь. Я же сказала, что вы можете сделать щедрый подарок мне прямо здесь. Забудьте, что на белом свете живёт россиянка Евпраксия, и — никаких хлопот.

— Сие не так просто, ваша светлость, — ответил император.

Евпраксия не пустилась в досужую беседу при очевидцах. Она попросила Милицу подать ей беличью накидку и направилась к двери.

— Идемте, государь. Я покажу вам монастырский сад, в котором пролетели многие дни моей жизни.

Они ушли. Аббатиса и архиепископ остались в келье в ожидании возращения государя и княгини с прогулки. Гонория и Аннон значительно переглянулись и присели, одна — на скамью, другой — в кресло, но в разговор не вступили. Каждый думал о своём, но на поверку вышло бы, что об одном: об очевидном домогательстве императора внимания княгини. И никто из них ей не позавидовал. Да и завидовать было нечему, считали они, зная разнузданный и коварный нрав императора. Гонория и Аннон ещё попечалились по безвременно погибшей императрице Берте и молили Бога о милости в том, чтобы Он не допустил торжества погрязшего в грехах над новой жертвой.

Той порой Евпраксия и Генрих истинно наслаждались прогулкой по саду, гуляя по дорожкам среди усыпанных спелыми плодами яблонь. Генрих же сорвал румяное яблоко и угостил им Евпраксию. Он был многоречив, рассказывал о военной победе над папой римским Григорием VII, о том, как штурмовал Рим, о многих других доблестных военных походах, порождённых его буйной фантазией. Ему хотелось покорить Евпраксию, прежде чем сказать ей о том, зачем он приехал в Кведлинбург. И хотя Евпраксия уже предполагала, о чём поведёт Генрих речь, она оказалась для княгини неожиданной.

— Сиротство, в коем я пребываю, доведёт меня до безумия. Потому я припадаю к вашим ногам, маркграфиня Штаденская, княгиня россов Адельгейда-Евпраксия, и прошу вашей руки. Да, да, вашей руки. — Император встал перед Евпраксией на одно колено и с жаром продолжал: — Я свободен перед Господом Богом, и церковь благословит наш брак. — Его зелёные глаза смотрели на княгиню умоляюще. — Я люблю вас давно, и вы это знаете...

Умиротворяющая природа осени, волшебные краски сада расслабили в Евпраксии пружины сопротивления. Мысли её улетели в стольный Киев. Вот она уже стоит перед матушкой и батюшкой на коленях и вопрошает их: «Скажите, родимые, как быть мне, несчастной вдовице: отказать германскому императору или протянуть руку согласия?» И великий князь всея Руси Всеволод ответил любимой дочери без сомнения: «Мы печалимся о твоём безвременном вдовстве. Но так, очевидно, было угодно Господу Богу. Он же тебя не оставил милостью. Он призывает тебя, родимая, помнить, что мы живём не для ублажения себя, но ради чести и возвеличения державы. Ты войдёшь в сердца россиян первой императрицей. Это ли не гордость державы. Вот и весь сказ!» И матушка сказала своё слово: «Благословляю тебя, родимая. Да берегись любострастия, семью береги!» И ответила Евпраксия императору, как наказали ей родители и по Божьим заповедям:

— Ты, государь, не обессудь. Рано ещё нам прелестные речи вести. Вот минует год, сам знаешь с какого дня, тогда и приходи. А я уж здесь в заточении погощу.

Император проявил покорность воле княгини. Он сказал, что будет терпелив и дождётся своего часа. Евпраксия и Генрих вернулись в обитель. Вскоре император и архиепископ покинули монастырь. Но своему слову император не изменил. 28 декабря, спустя год и одни день после кончины императрицы Берты, Генрих вновь появился в Кведлинбурге. И всё тот же архиепископ Аннон из Кёльна исполнил в монастырской церкви обряд обручения. И с этого часа стало ведомо всей Германии о том, что император Генрих IV обрёл невесту, красоте и богатству которой могут позавидовать государи многих держав.

Хотя молодая вдова и отважилась отдать руку и сердце императору Германии, она вовсе не представляла себе, какие обязанности и права у императрицы, чем она должна заниматься и как вести себя в императорских замках и дворцах. Пребывая в полном неведении, Евпраксия, однако, была способна к размышлениям и обладала цепким умом. Вскоре же после обрушения и отъезда императора из Кведлинбурга она вспомнила о тётушке Оде и послала Родиона в Гамбург с просьбой к ней приехать в Кведлинбург. Помнила Евпраксия, что княгиня Ода была искушённой в дворовых и государственных делах и знала не понаслышке, как вести себя, чем жить государыне великой державы. В бытность свою великой княгиней Руси она не ударила в грязь лицом.

Однако встреча Евпраксии и Оды состоялась не вдруг. Да и вообще могла не быть, потому как в Северной Германии началась междоусобная брань. Император Генрих счёл себя оскорблённым маркграфом Экбертом Тюрингским и осадил его замок Глейхен. И хотя в этом замке самого маркграфа Экберта не было, небольшой гарнизон его держался стойко. Осада замка грозила затянуться на многие месяцы.

Между тем молодой и дерзкий маркграф Экберт перехитрил Генриха. С войском в тысячу воинов он скорым маршем подошёл к Кведлинбургу и осадил город и монастырь, в котором ещё томилась невеста императора. Отважный Экберт отправил Генриху гонца с предупреждением о том, что если он и впредь будет осаждать замок Глейхен, то Кведлинбург и монастырь будут уничтожены, а его невеста станет наложницей маркграфа.

Император не на шутку испугался. Но сказывал потом Деди, что не за невесту, а за её состояние, которое хранилось при ней в монастыре. Тот же маркграф Деди посоветовал Генриху послать на освобождение от города и монастыря вовсе не преданного императору воинствующего архиепископа Гартвига, уроженца Кведлинбурга. Генрих вознегодовал:

— Он изменит мне и уведёт войско в стан врага!

— Нет, государь, Гартвиг честный рыцарь и твоё повеление выполнит достойно.

— Смотри, с тебя шкуру сниму за измену Гартвига, — пригрозил Генрих фавориту.

Он поставил Гартвига во главе тысячи конных воинов и послал его под Кведлинбург на помощь горожанам и монахам.

В те долгие осадные дни Евпраксия хотя и натерпелась страху, но по примеру своей тётушки княгини Анны носила на крепостные стены камни и бросала их на врага, когда он шёл на штурм, увлекала за собой других обитательниц монастыря.

Но подошло войско Божьего воина Гартвига, и защитникам Кведлинбурга показалось, что маркграф Экберт только этого и ждал. Тёмной ночью он снял осаду, проторил себе дорогу через цепь императорского войска и увёл своих воинов к осаждённому замку Глейхен. Воины Генриха, не ожидавшие хитрого маневра Экберта, были застигнут врасплох, побросав осадные орудия, шатры, повозки, в панике бежали, оставив на пути бегства многих убитых и раненых.