Наконец мы подошли к сводчатому проходу, который вел в маленькое узкое помещение с каменными стенами и тусклым освещением. Женщина сделала знак, я вошел, однако через несколько шагов пришлось остановиться.

У дальней стены располагалось два футляра обтекаемой формы – выше тех, что я видел минуту назад. Один стоял пустой, в другом находилось женское тело. Больше в комнате ничего не было. Я не подошел, чтоб рассмотреть получше. Мне надлежало соблюдать разделявшее нас пространство – так казалось.

Женщиной была Артис. А кто еще тут мог быть? Однако мне понадобилось время, чтобы освоиться с этим образом, с этой реальностью и приложить к ней ее имя, дать наступившей минуте просочиться в меня. Наконец я сделал несколько шагов вперед и заметил, что ее тело занимает иное положение, нежели те, другие в своих капсулах.

Ее тело словно светилось изнутри. Она стояла прямо, на носочках, я увидел бритую голову, слегка запрокинутую, закрытые глаза, крепкую грудь. Идеализированное человеческое существо, закрытое в футляр, но в то же время Артис. Руки по бокам, кончики пальцев упираются в бедра, ноги слегка расставлены.

Красивое было зрелище. Человеческое тело как образец творения. Мне в это верилось. В данный момент я видел тело, которое не состарится. И видел Артис, здесь, одну, она несла в себе весь этот комплекс идей и таким образом делала его достойным некоторого уважения.

Захотелось поделиться своими чувствами, может быть, выразив их только взглядом, жестом или просто кивком головы, но, повернувшись, женщины, сопровождавшей меня, я не обнаружил.

В пустой капсуле, конечно, место Росса. Его телу возвратят форму, лицу придадут оттенок, мозг (как здесь водится) запустят, чтобы работал в режиме заторможенного самосознания. Могли ли эти мужчина и женщина много лет назад знать, что им предстоит обретаться в таких условиях, на этой субпланете, в этом уединенном помещении, голыми, чистыми и в том или ином смысле бессмертными.

В течение еще какого-то времени я смотрел, потом повернулся и обнаружил стоявшего в проходе человека, молодого, бесполого – очередного сопровождающего.

Но я пока не хотел уходить. И остался стоять, закрыл глаза, думал, вспоминал. Артис и ее рассказ о каплях воды на занавеске в душе, которые она считала. Здесь, изнутри, можно много чего считать, до бесконечности. Навеки. Ее слово. Слово с особым привкусом. Я открыл глаза, посмотрел еще немного – сын, пасынок, избранный свидетель.

Артис была на своем месте, Росс – нет.

Вслед за сопровождающим я прошел в вираж, а затем мы отправились по длинной веренице коридоров, где через каждые метров двадцать была закрытая дверь. У перекрестка сопровождающий указал мне на пустой проход. Здесь были только простые предложения, подлежащее, сказуемое, дополнение, и все к чему-то сводилось, а я теперь остался один – тело, сплющенное в протяженной перспективе.

Потом на гладкой поверхности появилась морщинка – в конце коридора опускался экран, и вот я снова тут как тут и жду, что же произойдет.

Фигуры появились еще раньше, чем экран развернулся вовсю.

Черно-белые отряды широким шагом вышли из тумана.

Угрожающий образ почти сразу перечеркнут смятым телом солдата в камуфляже, распластанным на переднем сиденье разбитой машины.

Бездомные собаки бродят по улицам опустевшего городского района. На краю экрана виднеется минарет.

Солдаты под снегом, присели, сбились в кучу, десять мужчин черпают ложками из деревянных мисок какое-то варево.

Аэроснимок: белые военные грузовики пересекают пустынную местность. Думаю: может, фото с беспилотника. Стараюсь казаться осведомленным, пусть даже только самому себе.

Понимаю, что есть звуковая дорожка. Неясные шумы, звук газующих автомобилей, далекой стрельбы, еле слышные голоса.

Двое вооруженных мужчин сидят в кузове пикапа, у каждого торчит в зубах сигаретка.

Мужчины в широких одеждах и арафатках швыряют камни, их цель остается за кадром.

Полдесятка взводов внутри разрушенных укреплений, солдаты изготовились, выглядывают за бруствер, из отверстий в стене торчат приклады винтовок; один солдат в маске героя какого-нибудь комикса, кричащих цветов: длинное розовое лицо с зелеными бровями, нарумяненные щеки, ухмыляющийся красный рот. Все остальное черно-белое.

Мне не нужно задаваться вопросом, ради чего все это, какой тут смысл и философия. Это Стенмарк. Это здесь потому что. Визуальный эквивалент – в той или иной мере – его выступления перед собравшимися в конференц-зале.

Конференц-зал. Когда это было? И кто именно там собрался? Мировая война Стенмарка. Война человека трепещущего, одержимого временами.

Люди в черном движутся колонной, каждый с длинным мечом – восход, ритуальное убийство, черные с головы до пят, их шаг хладнокровен, дисциплинирован.

Солдаты в блиндаже спят мертвым сном, груды мешков с песком.

Исход: толпы людей со своими пожитками, взяли, что смогли – одежду, торшеры, ковры и собак. Позади них во всю ширину экрана разгорается пламя.

Не сразу понимаю, что вместо звуковой дорожки слышится теперь монотонный сигнал, протяжное гудение, явно не имеющее никакой смысловой нагрузки.

Спецназ забрасывает светошумовыми гранатами людей, те отступают на другую сторону улицы.

Два старичка едут на велосипедах по какой-то разоренной местности. Минуют танковую колонну на заснеженном поле, в канаве виднеется одинокое безжизненное тело.

Трупы: изрубленные мужские тела на поляне посреди густого леса, рядом с мертвецами бродят хищники.

Жуткая картина, но я смотрел. И думал о тех, кто смотрит тоже, на других экранах, в других коридорах, на разных уровнях, во всем комплексе.

Дети стоят у минивэна, готовятся сесть в него, вдали висит неподвижно облако черного дыма, один ребенок смотрит туда, другие повернулись к камере, их лица ничего не выражают.

Сошлись шесть-семь мужчин с ножами и штыками, кое-кто в камуфляжных куртках – средоточие кровопролития, крупный план, – высокий пошатнулся, сейчас упадет, остальные бросаются в бой, но попадают в стоп-кадр.

Опять снимок с беспилотника: разрушенный город, город-призрак, маленькие фигурки копаются в завалах.

Небритое лицо солдата – суровая, воинственная порода, черная трикотажная шапка, во рту сигарета.

Какое-то духовное лицо – православный священнослужитель – идет быстрым шагом, одет по канону: ряса, клобук, – за ним шествуют люди, присоединяются новые, толпятся в кадре, машут кулаками.

Мертвец лежит ничком на дороге, повсюду рытвины, осколки снарядов.

Коридоры забиты людьми, которые смотрят на экраны. И все они думают мои мысли.

И снова маска из комикса, мультяшная маска – один солдат среди других, в строю, держит винтовку поперек груди, лицо у него белое, нос лиловый, губы искривлены в злобной ухмылке.