– Как странно эти стены их объединили, – вымолвила она, – наконец, они вместе.

– Да, вместе, – отвечал он. – Вспоминают, что рано или поздно придется предстать перед НИМ.

– Как прекрасно будет остаться с НИМ наедине, оказаться собою. Взять то, что смог унести – что имело смысл, достать из-за пазухи дела свои и мысли, а остальное бросить, оставить здесь навсегда, и предстать, наконец, перед НИМ…

– И что же будет тогда? – а голос его дрогнул.

– Вот и думает каждый из них – что же будет тогда?… Что будет?…

Одиннадцатое января – как вспышка мелькнуло в сознании. До 13-го осталось два дня. И снова он вспомнил обо всем. Все эти дни они находились между небом и землей, облетели планету, побывали в самых дальних уголках. Хотя почему так говорят, он не понимал. Разве бывают у шара уголки? Все это время он не думал ни о чем, а теперь стоял и размышлял. Но все когда-нибудь кончается, и их полет тоже подошел к концу, пора было спускаться на землю. Посмотрел на собравшихся людей. Где его скамейка? Какое место ему занять? В каких рядах? Этого он не знал. Для него места здесь не находилось… Да и не принадлежал он к этой религии.

– Вернемся? – произнес он.

– Хорошо, – тихо ответила она.

И снова они стояли, едва касаясь заснеженного тротуара, где им было хорошо вдвоем. А без нее он себя уже не мыслил. Снег, как когда-то, падал, наметая рождественские сугробы. Заносил улицу и машины, деревья и провода, свисающие со столбов, крыши домов и весь этот город. И весь этот мир.

– Вот и Рождество позади, конец праздникам, – пробормотал он. – Ничего не изменилось. Снег, сугробы… Захотел напоследок прийти сюда. Попрощаться с этим чертовым городом, с людьми, которые спят в теплых постелях.

– И не знают, как здесь красиво и хорошо, – сказала она.

– Да, хорошо, пока эти улицы пусты… Помнишь ту черную собаку? – воскликнула он, – ее больше на этой улице нет. Сдохла твоя собака. Теперь она совсем в другом мире – в далеком, теплом, где никогда ничего не случается, не надо искать люк, который тебя согреет. Искать еду тоже не надо. Ничего не надо.

– Значит, надо ждать, когда ты снова вернешься в этот мир, и станешь кем-то еще.

– Снова будешь бороться,… будешь побеждать! – засмеялся он.

– А если повезет – любить!

– Да уж, любить…

И тут их разговор прервало какое-то движение – огромная черная собака на длинном поводке бежала впереди девочки. Та самая черная собака! Они первыми выскочили из своего дома и бросились в снег! Играли, падали в белые сугробы, вскакивали, неслись дальше, снова падали. И им было хорошо, вот так вдвоем.

– Они нашли друг друга! – радовалась она.

– Да, этим повезло, – удивился он.

– И пока они вместе, им ничего не страшно. А может быть, это и есть та самая любовь? – воскликнула она.

– Может быть… Пока не станешь человеком, этого все равно не поймешь.

– Какой замечательный твой мир! Люди – как они красивы! Я люблю их! – воскликнула она.

– А остальное? – спросил он.

– Что остальное? Оно есть везде. Это просто жизнь, среда обитания, декорации. Как в театре, помнишь?

И она замерла, восторженно о чем-то вспоминая. Потом воскликнула:

– Знаешь, я очень хочу снова войти в этот мир, уже став человеком.

– Думаешь, сможешь что-то изменить?

– Не знаю, но хочу попробовать!

– Нельзя “попробовать”. Можно броситься в эту адову реку – и будь что будет. А пока живешь – назад дороги нет.

– Все равно, я хочу быть там, хочу быть с ними.

– Чтобы войти в этот мир тебе придется закрыть глаза, забыть обо всем, потом снова открыть их уже на том берегу. И неизвестно, что будет потом, откуда продолжишь путь свой, и что у тебя получится!

– Знаю. Но все равно я постараюсь быть человеком! – тихо, но твердо ответила она. Он посмотрел на нее, перевел взгляд на заснеженный город, подумал и сказал:

– Тогда не желаю тебе счастья, потому что ты хочешь любить…

– Глупый, это и есть счастье – а больше ничего нет.

Она его не жалела, он видел это, поэтому с ней было легко. Он ненавидел жалость к себе, а девушка вела себя, словно ничего не случилось, и не должно было случиться. Хотя обо всем знала и помнила. Почему? На что-то надеялась? Надеяться было не на что. Ночью, сидя на крыше, с удивлением отметил, что больше не стремится отомстить. Это чувство, вернее, желание или страсть, были стерты в душе. Но было противно. Вспоминал ту женщину. Даже в мыслях избегал называть ее женой или по имени. Существо – так было бы правильнее. Раньше он называл существами тех, которые жили на крышах, но теперь видел в них людей. А Эта была существом – иначе и не назовешь. Далеко от него было дело, которым он занимался многие годы. Об этом он не думал совершенно, оставались только апатия и равнодушие ко всему. А за подарок, который сделала для него Юна, за дни их безумного скитания, был ей благодарен. Что-то дрогнуло в душе, когда посмотрел на все со стороны ее глазами, он словно излечился от многих болезней, искупался в ручье. А девушка с жадностью стремилась в его мир, она так хотела этого. Но, для себя он в нем места не находил. Не знал, что ему там делать. Да и зачем? “Зачем?” Больше этот дурацкий вопрос не преследовал его.

Пожалуй, на оставшиеся два дня нужно себя куда-то деть, – думал он. – Смотреть, как его будут убивать он не пойдет, – знал это точно. – А дальше? Что будет после тринадцатого? Там посмотрим… Может быть, вернуться к Неро? – мелькнула в сознании трусливая мысль. – Нет!

Он сидел на самом краю крыши и смотрел туда, где скоро взойдёт солнце. Завтра для него рассвет повторится в последний раз, а потом… Юна куда-то отошла, и он ненадолго остался один.

– Эй, негодяй, сидишь? – это был Ворчун. Конечно же, Ворчун.

– Это ты, зануда? Сижу.

– Давно не виделись.

– Давно.

Они немного помолчали.

– Говорят, тебе завтра Туда?

– Куда? – вздрогнул Илья, а Ворчун засмеялся.

– Так ничего и не надумал?

– А чего думать?

– Ты прав. Нечего.

– А ты что сидишь здесь? Юна сказала, что можешь всегда вернуться.

– Хорошо здесь, высоко, воздух чистый, небо близко, облака… Хочешь, мы попросим Юну, она найдет кого-нибудь, кто сможет тебе помочь, и вытащить оттуда? Переведут тебя в другую клинику, похитят, положат твое убогое тело на другую койку, а сам будешь пока здесь топтаться. Глаза мозолить. Есть у тебя там близкий человек?

– Нет, – ответил Илья, – с тоской понимая, что в той жизни у него нет никого.

– Вот и у меня нет никого, – признался Ворчун.