Я сидела в баре у Эмери со своей второй водкой со льдом — стакан был низким, и я не беспокоилась, что опрокину его. Первый глоток сотворил восхитительный трепет где-то в основании черепа, пославший утешительное тепло вниз по позвоночнику. Ко второй порции я была уже в достаточно приподнятом состоянии духа, чтобы вспомнить откровения официантки о том, что владелец венгр, и я, показав бокал Эмери, провозгласила:

— Egészségedre.

Он засмеялся и сказал:

— Звучит немножко похоже на то, как если бы вы говорили «подними свою задницу». — Его восточноевропейский акцент сделал «немножко» похожим на «не ножка».

Эмери попытался помочь мне произнести тост правильно, чтобы звучало более похожим на «ваше здоровье». Пока я брала урок венгерского, я смогла его разглядеть получше. Не так уж похож на мальчишку с лишним весом, как мне поначалу показалось. Определенно из тех, кого называют верзилой, Эмери нес свой вес так, что даже его живот будил необъяснимое сексуальное влечение.

— Когда вы переехали сюда? — Контакт с живым человеческим существом вдохнул в меня жизнь.

— Лет двадцать назад, — ответил бармен.

На мгновение он ушел в себя, словно перелистывая странички воспоминаний, затем рассказал, что эмигрировал с семьей сразу после падения железного занавеса. Как я поняла, в Тусоне довольно многочисленная венгерская диаспора — надо же! — так что найти спонсора ему не составило труда. Эмери поинтересовался моей трудовой деятельностью.

— Нарушение авторских прав.

— А Шери убеждала, что вы знаменитость. — Он скептически глянул на меня.

У меня пропало желание продолжать разговор. Избегая смотреть в зеркало, что тянулось за его спиной по всей длине бара, я перевела фокус на бутылки с текилой «Тарантула» (кроме шуток) и еще чем-то под названием вроде «Кабо Вабо», а затем — на картонную подставку с неплохой шуткой «Выстрелы случаются»: острута с двойным дном в полицейском баре.

Я посмотрела на банку с маринованными свиными копытами на полке в паре метров от меня. Вид содержимого напомнил мне то, что видишь в кабинете судмедэксперта после случая массовой смерти. Розовая плоть и белые хрящи ног прижаты к стеклу банки, словно смотрят назад и, если им удастся выбраться, поползут, оставляя слизистый след, ко мне. Было такое же ощущение, как тогда, когда лужицы воды на горе представились мне тысячами осколков зеркала. Или когда я смотрела на эстампы кактусов в номере и начинала воображать, будто вижу что-то еще, нечто более жестокое, пугающе гротескное, чем на первый взгляд. Я была не в силах оторвать взгляд от банки и почувствовала, как в горле поднялась водка.

Не звучи это так безумно, я попросила бы Эмери набросить полотенце на банку. Мне было тошно видеть эти вещи, мне были отвратительны мои мысли. Бриджид Куинн, у тебя ум за разум заходит. Когда все это закончится, наверное, надо будет повторить курс у психотерапевта. А хотя чего, собственно, ради?

Я наконец отлепила взгляд от банки и поискала глазами что-нибудь, ради чего стоило жить. Ваза с одинокой розой рядом с кассой навела на мысль: Шери и Эмери что-то празднуют?

Похоже, Эмери почувствовал мое настроение и занялся тем, в чем хороши опытные бармены: делать вид, что, не замечая меня, протирает стаканы, однако стоять достаточно близко на случай, если я вдруг говорю не сама с собой, — он услышит мой шепот и подхватит-поддержит беседу. Он был таким барменом, который нужен каждому детективу, — тем человеком, с которым я могла бы поболтать сейчас, когда мне снова так одиноко. Эмери ненадолго удалился в комнатку за баром, наверное кабинет, и, когда вернулся, источал благоухание трубочного табака шерри-бурбон.

Сегодня, в вечер рабочего дня, здесь было немного народу, и я решила, что ничего страшного не произойдет, если попрошу Шери выключить музыкальный автомат, выдававший попеременно поп-хиты девяностых и гитарное кантри. Аппарат умолк.

Отчего у меня выработалась патологическая ненависть к музыке?

Может, оттого, что с некоторых пор вокруг меня полно придурков, неравнодушных к разным стилям — от Баха до хип-хопа. Или оттого, что, когда играет музыка, ты не слышишь, как к тебе подходят сзади. Или оттого, что Пол пиликал на виолончели, и каждый раз, когда звучит струнный инструмент, у меня такое чувство, будто исполнитель заталкивает смычок мне в глотку. Конечно, я ненавидела музыку задолго до того, как услышала в жаркую летнюю ночь, как надрывается Кейт Смит — «Когда из-за гор выходит луна!», — в ночь, когда я потеряла Джессику.

Я попросила Шери рассказать о себе:

— Вы приехали сюда тоже из других краев, как мы все?

— Нет, — произнесла она. — Предки владели здесь ранчо почти двести лет. Мы никогда не были рабами.

В голосе ее прозвенела гордость, словно Шери хотела, чтобы люди знали о ее прошлом, дабы видеть в ней нечто большее. Мне прежде приходилось слышать о том, что небольшой процент населения Аризоны, афроамериканцы, попали сюда не только на невольничьих судах.

— Вы с Эмери вместе? — спросила я. Она улыбнулась и кивнула. — Как вы познакомились?

— Я искала работу, чтобы было чем платить за школу. Он знал мою семью.

— И как ваша учеба?

— Хорошо, — просто ответила она и вдруг погрустнела.

Все лгут.

Я вновь сменила тему, заказав буррито с соусом гуакамоле, чтобы закусить спиртное, которое начало меня разбирать: кроме утреннего рогалика, у меня во рту не было ни крошки.

Моя коротенькая беседа с Шери о ее отношениях с Эмери неизбежно разбудила мысли о Карло. А поскольку это казалось несколько предпочтительней, чем думать о массовом падеже свиней, я уступила воспоминаниям.

Не так уж много усилий я потратила, стоя в своей гардеробной и разглядывая наряды, которые давно не надевала. Для нашего первого свидания с Карло я решительно выбрала длинное, до пола, платье. Черное, без рукавов, трикотажное, с низким воротником-хомутом, оно подчеркивало мои относительно крепкие трицепсы, одновременно скрывая треугольные колени. Волосы я оставила распущенными, решив не стягивать их узлом на затылке.

Стук в дверь — Карло не пользовался дверным звонком. Когда я открыла входную дверь, тотчас увидела произведенный мной эффект. Зрачки его глаз расширились, и учащенный пульс можно было заметить по жилке на шее. Удивительное дело: я почувствовала, как в ответ участился и мой, словно наши сердца стали вдруг форсированными двигателями и разгоняли обороты для прибавления тяги. Я пыталась вспомнить, когда последний раз занималась сексом, и подумала, что предпочла бы сразу отправиться в постель, ведь обед будет бесконечным. Карло помог мне сесть в свой невпечатляющий «вольво», тыльной стороной ладони чуть задев мое голое плечо.

Но обед превзошел все мои ожидания. Мы рассказывали друг другу о себе. Он поделился со мной тем, что в прошлом был католическим священником и преподает с тех пор, как в свои сорок оставил иезуитов. О покойной жене Джейн, с которой прожил двадцать лет, он упоминал с выдержанной грустью, отчего-то придававшей его лицу привлекательность. Я выдала ему смягченную версию своей истории о том, как работала в правоохранительных органах: ничего особенного, типично офисная должность, вышла на пенсию, вот, собственно, и все.