Обычно машины подъезжали к бочкам и экипажи выкатывали их кузова, но сейчас Вова просто остановился у крайних хат, открыл дверцу и вытек из кабины. Руки тряслись, ватные ноги разъезжались, его бил сильнейший адреналиновый отходняк. «Пусть сами бочки катают», — решил он. Подвалившие танкисты откинули борт, кинули пару досок и начали скатывать бочки. Вова привалился спиной к колесу. Колесо было сильно испачкано грязью, но ему на это было наплевать.

— Смирно!

Вова с трудом оторвал задницу от земли и начал, не торопясь, подниматься. Когда процесс закончился, перед ним стоял здоровенный мордатый танкист. За танкистом стояли еще человек пять — черные комбинезоны, гимнастерки, фуражки, погоны с рельсами. За их спинами затерялся лейтенант Никифоров.

— Как фамилия?

Комбат? Комбриг? Скорее, комбриг — вон за ним целый подполковник стоит.

— Красноармеец Лопухов!

— Вольно. Спасибо, Лопухов, выручили.

Вова с трудом догадался пожать протянутую руку. Взгляд танкиста остановился на золотистых нашивках.

— Давно воюешь?

— С сентября сорок первого.

— А в бригаде?

— Четвертый месяц.

— Лейтенант!

Никифорову пришлось выйти на передний план.

— Он у тебя что, трус?

— Нет, товарищ подполковник.

— Может, воюет плохо?

— Нормально, товарищ подполковник.

— Тогда почему не награжден?

— Так он у нас в автороте недавно, до этого у автоматчиков был, вот и не успели.

— Надо успевать. Боец с сорок первого на передовой, два тяжелых ранения, и даже медали нет. Начальник штаба, — это комбриг уже подполковнику в красивой дымчато-зеленой гимнастерке, — всех водителей и лейтенанта представить к наградам.

— Есть, — подполковник сделал какую-то отметку карандашом в блокноте.

— И не затягивай.

Комбриг со свитой двинулся дальше, Никифоров задержался. Вове было неловко, ведь не хотел, а подставил взводного под начальственный гнев, но вроде пронесло.

— Сколько наших погибло, трое?

— Четверо.

Вова видел только троих. Четверо, стало быть. Из девяти. Вот тебе и безопасное тыловое местечко.

— Здесь разгрузку закончат, — продолжил взводный, — подъезжай к тем хатам, там остаток выгрузят.

— Есть.

Никифоров отправился догонять начальство, а Вова полез обратно в кабину, отходняк уже прошел.

До темноты пришлось пережить еще несколько артобстрелов. Кузов был уже пустой, и Вова предпочитал прятаться под машиной. Помимо всего прочего, он теперь стал еще и лицом материально ответственным, а в машине есть масса нужных и интересных для окружающих предметов. Особенно надо было следить за колесами. Наша промышленность покрышек американской размерности не выпускала. Союзники, если чего и поставляли, то поставки эти бесследно растворялись где-то на необъятных просторах Союза и до фронта не доходили. А «шевроле» на фронте много, острых предметов на фронтовых дорогах хватает, ездить надо всем, вот и делайте выводы. В расположении автороты еще можно было расслабиться, но за ее пределами надо было держать ухо востро, некоторые деятели и во время обстрела могут дефицит с машины скрутить, а уж запаску-то и говорить нечего. Вот и лежал красноармеец Лопухов под своим грузовиком, бдительно охраняя вверенное имущество.

Из Михайловки выбирались ночью, в кузове тяжело раненные танкисты и мотострелки. Тусклый свет выхватывал крохотный клочок местности. Сначала шли по грунтовке, потом пришлось объезжать остовы сгоревших грузовиков, выбираясь из колеи в поле. Взводный обещал, что саперы расчистят проезд, но вдруг они какую-нибудь мину пропустили. Да и отклониться в сторону можно запросто. Но повезло. Немцы пальнули несколько раз без особой надежды попасть. Да и не до того им было, судя по тому, что к вечеру их нажим на Михайловку резко прекратился, где-то в другом месте их обошли и танки ночью должны были перебросить в другое место. Остаток ночи Вова спал как убитый.

За неделю Лопухов постепенно втянулся в новую жизнь. К счастью, таких экстремальных поездок больше не было, но еще одна осколочная дырка в кузове появилась. И спущенное колесо под беспокоящим обстрелом пришлось менять. Один раз рвануло так близко, что баллонник чуть не выронил. А все почему? Да потому, что мазуте лень танки для дозаправки в тыл отводить. Приходилось заезжать к черту в зубы и там разгружаться, отсюда и потери у водителей. А к частому пребыванию пары-тройки тонн солярки за спиной он постепенно привык.

Запекшуюся кровь из кабины он так до конца и не отчистил. Она затекла и затвердела в таких щелях, что хрен выковыряешь. Выбрав более или менее свободный день, Вова занялся дырой в двери, благо, ремлетучка на базе полуторки в роте была. Осень скоро, а там и зима, пора ликвидировать не предусмотренное конструкцией вентиляционное отверстие.

— Глаза береги!

Вова зажмурился, но электрическая дуга пробивалась даже сквозь закрытые веки.

— Руки!

Руки Лопухов убрал, стянул брезентовые рукавицы, дальше сварщик справится сам. С дверцы было снято все лишнее, искореженный металл срезан и аккуратно зачищен. Дырка, точнее дырища, закрыта бронированным щитком, снятым с немецкого бронетранспортера. Именно его сейчас и приваривали к внешнему листу двери.

— Готово!

Горячий металл темнел и твердел на глазах. Осталось шлифануть швы, зашпаклевать и покрасить. Но тут трудовой порыв Вовы был прерван появлением ротного.

— Лопухов, машина на ходу?

— Так точно.

— Тогда собирайся в рейс. В Харьков поедем за запчастями.

Запчасти — это такое дело, что надо хватать, пока дают. Тут только промедли, уведут моментом. Но Вова успел-таки довести ремонт двери до конца прежде, чем все собрались и тронулись в путь. Два «студера», трофейный «блиц» и Вовин «шеви» замыкающим. Раньше Лопухов никогда не ездил дальше корпусного склада ГСМ, а тут больше сотни километров. Движение на перекрестках регулировали усатые суровые дядьки с флажками вместо полосатых палочек и автоматами за спиной. Поначалу Вова опасался, что эти местные гаишники могут его тормознуть и начать проверять документы, но дядьки только размахивали флажками, права человека, похоже, их не интересовали.

Прошло всего три дня с окончания боев за город. Пустые коробки зданий, крыш почти нигде нет, от некоторых кварталов остались только груды битого камня и строительного мусора. Разбитую и сгоревшую технику, нашу и немецкую, не успели убрать, на улицах завалы. Колонна осторожно пробиралась к центру, но перед одной из площадей была остановлена солдатами в фуражках с красным околышем и синим верхом. НКВД, вот теперь точно документы проверят.

Вова задергался. Кальман вылез из переднего «студебеккера» и сейчас, судя по жестам, эмоционально объяснялся с синефуражниками. Мелькнула мысль вылезти через правую дверцу и юркнуть в развалины, хрен там найдут. А дальше куда? Беседа впереди затягивалась, первые эмоции схлынули, и Лопухов начал мыслить логически. Прав нет? Ну, так за это не расстреляют, а остальные документы у него в полном порядке. Прямое начальство на месте присутствует, а Кальман не тот человек, чтобы за шоферскими спинами прятаться. В конце концов, он сам приказал в рейс пойти, вот пусть сам и отмазывает.