— Живая?!

Похоже, девушка не пострадала, Вова помог ей подняться. Уже и рот открыл, чтобы матом проехаться по ее умственным способностям, но санинструкторша опередила.

— У меня раненые, тяжелые! Один уже умер, их в госпиталь надо, срочно!

— Раз надо, отвезем, — смутился Вова, — но под колеса-то зачем кидаться?

Лязгнули запоры кузова.

— Лезь наверх, там принимать будешь.

Узкая юбка не позволяла выполнить Вовин план. Плюнув на стеснительность, девушка решительно задрала обмундирование, мелькнули коленки, молочно-белая кожа, воображение мгновенно дорисовало остальное. Твою мать, тут люди умирают, а мысли все о том же. Озабоченно засопев, он подсадил девушку в кузов.

Раненых перегружали вдвоем с водителем «санитарки». Обескровленные лица и окровавленные бинты, стоны, хрипы. Хорошо, если без сознания, тогда проще, хуже, когда ты видишь, что причиняешь человеку дополнительные страдания. И времени на бережное обращение с ними нет. Шестого оставили в кузове, ему уже не помочь. Второй раз лязгнули запоры, и Вова прыгнул за руль. Вот еще дилемма: гнать — раненых растрясешь, ехать осторожно — можно привезти одни трупы. Лопухов постарался выбрать золотую середину, благо вой мотора звуки из-за спины глушит полностью. По кабине забарабанили, Вова приоткрыл на ходу дверцу и высунулся.

— Налево! Госпиталь налево!

Пришлось резко вывернуть руль. Грузовик едва вписался в поворот. Госпиталь располагался в почти целом кирпичном здании. Похоже, бывшая школа. Влетев во двор, Вова вдавил клаксон, развернулся и задом сдал к дверям. Разгружали раненых девчонки-медсестры. Вова подтягивал их к откинутому борту. Четверых вынесли, с пятым вышла заминка.

— Ты раньше у десантников был?

Голос слабый, Вова не сразу сообразил, что это раненый обращается к нему.

— Ну, был.

— А я из второй роты, не помнишь меня?

Вова присмотрелся, но не узнал. Да и мудрено было узнать, бледное от потери крови лицо, синие губы, ввалившиеся глаза и заостренный нос.

— Нет, не помню. Да ты прямо скажи, чего надо?

— Будь человеком, дай водички.

А повязка-то у самого на животе.

— Не дам, нельзя тебе.

— Ну, хоть капельку, только губы смочить, — начал канючить раненый, — у меня в правом кармане пистолет трофейный. Ты его себе возьми, а мне водички дай.

Вова заколебался. Пистолет — весьма ценная для обмена вещь, а воды можно, действительно, чуть-чуть…

— Потерпи, нельзя тебе, — чувство долго все-таки взяло верх над жадностью.

— Мочи нет терпеть…

Из открытых дверей донеслось шарканье сапог по ступенькам, медсестры возвращались.

— Вон уже сестрички иду, сейчас тебе помогут.

— Хорошо. А пистолет ты себе возьми.

— Да за что?

— Возьми, все равно отберут.

В этом раненый был прав — отберут. Пока медперсонал не успел нарисоваться, Вова извлек трофей и быстро спрятал. Вместо привычного «вальтера» или «парабеллума», у него в кармане оказался небольшой, обтекаемой формы пистолет. Такие игрушки особенно ценились у женщин-военных. Последнего раненого унесли. Посреди залитого соляркой кузова и подтеков масла, остались несколько черных пятен. Ничего, кузов железный, отмоются, не в первый раз.

Вова залез в кабину и только там разглядел трофей. «Маузер», 7.65, обойма полная, но только одна. И кобуры нет. Но на флягу со спиртом точно потянет, местные обменные курсы он уже хорошо представлял. А кобуру мадам, которой он достанется, местный шорник за день сделает. Однако надо кого-нибудь, имеющего доступ к спирту, найти. А кого? Нужными связями он обрасти еще не успел. Прихватив ППШ, Вова вылез из кабины. Висящий на плече автомат придавал уверенности и должен был производить впечатление на будущего партнера по бартерной сделке.

— Кто у вас спиртом заведует?

Первая же отловленная Лопуховым девчонка в белом халате, изумленно захлопала глазками, переваривая столь грубый наезд.

— Марь Степанна, старшая медсестра.

Не годится, вести с женщинами деловые переговоры Вове не приходилось. К тому же неведомая старшая медсестра почему-то представилась в образе страшной толстой мегеры.

— А хозяйством кто занимается? Ну там тряпки всякие, белье, обмундирование…

— Старшина Бабич.

— И где его найти?

— А вон дверь в подвал, там он и сидит.

Подходящая для женского царства у старшины фамилия. Только, похоже, любовью он здесь не пользовался, по крайней мере, у младшего медицинского персонала. Старшина оказался толстым мужиком лет сорока пяти с отвислыми усами и украинским говором. Вову он встретил неприветливо.

— Чого треба?

— Да вот, на флягу спирта сменять хотел, — Вова подкинул в руке трофей.

Цепкие глазки старшины моментально оценили предмет.

— А не жирно тоби буде?

— Нормально, я цены знаю. Решай сразу, берешь или нет, торговаться у меня времени нет.

Старшина просканировал Вовину личность, убедился в решительном настрое этого пропитанного маслом и бензином наглеца, принял решение.

— Почекай за дверима.

Дверь он закрыл на засов. Минут через пять засов лязгнул еще раз.

— Давай.

Вова на провокацию не поддался.

— Сначала спирт.

Получив увесистую флягу, Лопухов открутил крышечку и попробовал продукт на язык. Запах знакомый, язык щипало, но как-то слабовато.

— Да он же разбавлен!

— Е трохи, градусив семдесят буде. Не хочешь — не бери.

Вова задумался, обмывать права все равно надо, а где еще быстро спирт найти можно?

— Черт с тобой.

Трофейный маузер обрел нового владельца.

— Хороший ты парень Владимир Лопухов, но какой-то…

— Какой? — напрягся Вова.

— Не наш, не советский.

— Как это не советский? А чей же тогда?

Голова гудела с бодунища, вчера одной флягой не ограничились, пришли медали за прорыв в Михайловку и «Красная Звезда» Никифорову. Поэтому сначала обмывали Вовины права, потом медали, потом помянули, еще за местным самогоном кто-то бегал, потом… Что было потом Лопухов помнил смутно, растолкали его ближе к полудню и обрадовали.

— Отвезешь особиста в штаб корпуса, старшина путевой лист уже приготовил.

Особист в бригаде был новый. Прежний получил майора и пошел на повышение. Вместо него прислали старшего лейтенанта. Старлей был из борзых, носом землю рыл, вынюхивая измену и трусость везде, куда мог дотянуться его длинный нос. Сунул он его и в автороту, но был прямо и прилюдно послан Кальманом по всем давно и хорошо известному адресу, на время притих, но не успокоился.