Маклиш кивнул:

— Какой-то англичашка-перебежчик по имени Невилл. Паршивая овца даже среди нас, таких разных. Настоящий зверюга. Никакой чести.

— Кто его нанял?

— Говорят, это дело рук Маккалоу. Сына Дункана Маккалоу.

— По имени Брэндуб?

— Он самый.

— Куда они его отвезли?

Маклиш откинулся на спинку стула.

— К чему все эти расспросы? На кой тебе сдался Маккалоу? И какое он имеет отношение к этой английской девчушке?

Малькольм поставил локти на стол.

— Я знаю, ты вышел из игры. И я не хочу втягивать тебя в неприятности. Так что давай остановимся на том, что тебе не стоит знать то, что тебе не стоит знать.

— Черт подери, Малькольм! Если ты просишь меня рискнуть жизнью моих домочадцев, тогда выкладывай всю правду.

Малькольм немного подумал. Частичная правда лучше, чем никакой.

— Маккалоу мне совсем не сдался. Я просто хочу освободить посла.

— Зачем?

— Мне нет дела до политики. Будет война, не будет… мне это неинтересно. Я хочу спасти этого человека… ради его дочери.

Малькольм мотнул головой в направлении, где скрылась Серена.

Румяное лицо Маклиша прояснилось.

— Понятно. Так ты хочешь пойти и забрать личного заложника Маккалоу из-за девчонки?

Малькольм кивнул.

— Тогда ты больше, чем ее телохранитель.

Малькольм снова кивнул.

Маклиш покачал головой:

— Мне жаль тебя, Малькольм. Женщины заставляют нас совершать странные поступки. Выращивать цыплят, чинить крыши. Рисковать нашими жизнями, бросая вызов самому могущественному главе клана во всем Северном нагорье.

— Ты мне поможешь? — спросил Малькольм.

Маклиш покачал головой:

— Нет. Ты был занозой в моей заднице долгие годы. Но я не хочу стать свидетелем твоей гибели.

Глаза Малькольма свирепо блеснули.

— Предоставь это мне. Просто скажи, где они его прячут.

— Прости, старина. Я много сделал темных дел, и как меня только не называли. Но я не мерзавец. Сейчас это земля Маккалоу. И хоть я и не принадлежу к этому клану, но я должен подумать о семье. Я хочу тебе помочь, хотя бы в память о старых добрых деньках. Но не за счет своих родных.

Маклиш встал, примирительно похлопал Малькольма по плечу и вышел из кухни.

У Малькольма упало сердце. Если Маклиш не наведет их на след, они будут мыкаться, словно слепые щенята. Уйдут недели, если не месяцы на то, чтобы найти место, где Маккалоу прячет посла. А учитывая нынешнюю политическую ситуацию, остается очень мало шансов, что они найдут его живым.

— Я не могу это принять, — сказала Серена, поглаживая рукой платье, которое ей дала Уна. — Оно ваше.

— Ох. Последний раз я его надевала лет девятнадцать назад. До рождения детей. Моя талия никогда больше не будет такой тонкой. И сиськи не уменьшатся.

Серена покраснела.

— Но наверняка вы хотели оставить его своим дочерям.

— Единственная моя девочка умерла в два года, да упокоится она с миром. А семеро мальчишек вряд ли на него позарятся. Я надевала его на нашу с Ронаном свадьбу. Жалко просто порезать его на тряпки или пустить на что-то еще.

Серена разгладила полосатую бело-зеленую юбку. Хотя талия на платье была ниже, чем диктовала нынешняя мода, ей пришлось признать, что намного удобнее, когда шов сделан на талии, а не под грудью. И пышная юбка позволяет свободно двигаться. Белый блузон немного пожелтел, но все еще прекрасен. И хотя коричневый жакет был менее нарядным, чем любой из ее собственных, сидел он превосходно.

Серена посмотрела на отражение в оконном стекле. И едва себя узнала. Кто бы мог подумать, что эта женщина — искушенный завсегдатай балов и вечеринок, эталон моды, стиля и поведения в обществе? Она улыбнулась своему новому образу. Но внезапно Серене показалось, что только ее личного мнения на этот счет недостаточно.

— Не возражаете, если я покажусь Малькольму?

— Конечно, нет. А если ему не понравится, у меня есть чугунная сковородка, чтобы заставить его передумать.

Рука об руку они спустились вниз и нашли Малькольма у кухонного стола.

— Ну, как я выгляжу?

Малькольм обернулся и вскочил со стула. Оглядел ее с ног до головы. И улыбнулся так широко и радостно, что у Серены просто дух захватило.

— Вот моя девочка, — сказал он, раздуваясь от гордости.

Уна выступила вперед.

— Как картинка, правда?

— Да уж, это точно!

Серена прикусила губу, пытаясь скрыть улыбку. От его похвалы у нее закружилась голова. Она всегда одевалась с целью произвести впечатление, и сейчас оказалось, что в таком простом виде производимый эффект гораздо больше.

Уна высунула голову в окно и крикнула что-то детям, игравшим в лесу за домом. Затем снова повернулась к Серене.

— Окажи мне услугу, Серена. Приведи малышей к столу. А я пока принесу горшок с едой.

— Конечно!

И Серена вышла из дома. Малькольм облокотился о подоконник, глядя, как она шагает среди деревьев.

Уна расставляла на столе тарелки.

— Она милая, эта девочка. И красивая.

— Да, — отозвался Малькольм, не сводя глаз с Серены.

Его губы беззвучно двигались, произнося неслышные слова.

Уна несколько мгновений наблюдала за ним.

— Что ты делаешь?

Он мельком взглянул на нее, прежде чем снова высунуться в окно.

— Молюсь.

— Ну да. Времена сейчас тяжелые. Просишь, чтобы с тобой ничего не случилось?

Малькольм выпрямился.

— Нет. Прошу, чтобы, если что-то случится со мной, он позаботился бы о Серене.

За обеденным столом в который раз раздался взрыв смеха. Серена никогда прежде не встречала подобной жизнерадостности. Хотя за деревянным столом собралось одиннадцать человек, и горшок куриного супа был единственным блюдом на всех, ни один кусок не съедался без шутки-прибаутки, веселившей их сердца.

Англичане говорят чуть не шепотом, а вот у шотландцев звонкие голоса. Казалось, ни одна шотландка не шикает на расшалившегося ребенка, и уж тем более Уна. Родители и их мальчики в возрасте от двух до восемнадцати лет говорили друг с другом звонкими голосами. В их говоре и смысле беседы Серена разбиралась с трудом, хотя ей отчаянно хотелось этого. Хорошо было бы иметь перед глазами либретто, как в опере, чтобы следить за их разговором.

Малькольм взял в руки кувшин.