Супруги посмотрела на меня с такой жалостью, словно перед ними была слабоумная. Но я воздержалась от замечаний, потому что всем сердцем сочувствовала друзьям.

– Я, пожалуй, прилягу, намажу ресницы васильковым маслом и хорошенько все обдумаю, – сказала Ирен и удалилась в спальню, даже не обернувшись.

Я взволнованно посмотрела на Годфри:

– Ну и на что способен этот сыщик, в конце-то концов? Задать несколько вопросов, только и всего. Возможно, он здесь по делам, не имеющим ничего общего с нашими приключениями. Не исключено, что он вообще приехал поиграть в казино. У вас нет доказательств обратного. Почему же вы так разволновались?

Годфри подошел ко мне и облокотился на подлокотники моего кресла так, что оказался со мной лицом к лицу. Я всегда находила его весьма привлекательным, но сейчас не могла не заметить беспокойства, омрачившего хорошо знакомые черты.

– Потому, дорогая Нелл, что в расследовании преступлений Шерлоку Холмсу нет равных. И между прочим, он никуда не выезжает из Англии, если только речь не идет о действительно серьезном деле. Потому, что Монако – страна небольшая, и новых гостей замечают сразу. Потому, что мы столкнулись с трудностями и по-прежнему ищем решение. Потому – и это хуже всего, – что меня и Ирен считают умершими, но мы живы. Он мог узнать нас и сообщить об этом полиции. Потому – и это особенно важно, – что Ирен всегда нравился чертов проныра, и я немного ревную.

Я нервно сглотнула и промолчала. Спорить с логикой Годфри было бесполезно.

На следующее утро Ирен и Годфри не спустились к завтраку, и я решила прогуляться по набережной. Меня-то Шерлок Холмс уж точно не узнает: во время нашей последней встречи на вилле Сент-Джонс-Вуд я предстала перед ним в образе престарелой экономки.

Я не стала брать с собой зонтик. Стояло прекрасное утро; в листве деревьев и кустарников беспокойно сновали яркие, словно радуга, попугаи. Разглядывая зелено-голубых птиц, я вдруг заскучала по разноцветному оперению Казановы. Хотя должна признать, что сальности его отнюдь не пробуждали во мне ностальгических чувств.

Пожилая женщина, облаченная в одежды полутраурного пурпурного цвета, кормила чаек и голубей. Я замечала ее и прежде. Подойдя ближе, я завела с ней беседу о преимуществах и недостатках птиц и о том, легко ли им приспособиться к жизни на воле. Мои жалобы на сквернословие Казановы вызвали у старушки неподдельный интерес, и она искренне мне посочувствовала.

Я вернулась в отель лишь к полудню, радуясь удавшейся прогулке и чрезвычайно довольная собой: ведь я догадалась, что друзьям нужно побыть наедине и хорошенько все обдумать, раз уж в Монако наведался мистер Шерлок Холмс.

Из номера Нортонов по-прежнему не доносилось ни звука. Я постучала. Дверь слегка приоткрылась. К слову, французские горничные славятся своим неуважением к дверям, попросту открывая их нараспашку или же оставляя болтаться полуоткрытыми, в силу чего невинный постоялец вполне может на них наткнуться лбом.

Войдя в номер, я с удивлением обнаружила, что гостиная пуста. Нортоны решили отобедать раньше, чем обычно? А может, еще не встали с постели?

Из спальни донесся подозрительный шорох, будто ребенок рылся в чужих вещах, затеяв проказу. Я украдкой прокралась к приоткрытой двери; шаги мои заглушил мягкий турецкий ковер.

Послышался резкий вдох. На мгновение воцарилась тишина, и вновь до меня донеслось лихорадочное шуршание. В этот момент я поняла значение образного выражения «и хочется, и колется». Что же делать? Явиться без приглашения? А вдруг я поставлю себя в неловкое положение? Или уйти, тем самым позволив воришке красть все, что заблагорассудится? Но не стоять же и дальше, как статуя, на пороге, боясь шелохнуться!

Шорох возобновился, и я решилась: рывком распахнула дверь и вошла в комнату. Спальню окутал таинственный полумрак; сквозь задернутые шторы сочились тусклые лучи дневного света.

Я тотчас увидела, что кровать не заправлена. К подобной небрежности я, разумеется, всегда относилась с неодобрением, однако сейчас несказанно обрадовалась, что в ней не оказалось никого, кого я могла бы побеспокоить. Сама же комната не пустовала: у раскрытого выдвижного ящика комода скрючился смуглый мужчина. Наши взгляды встретились.

– Вы посягаете на чужое имущество, сэр! – грозно объявила я.

Он непонимающе на меня уставился, застыв в позе преступника, пойманного с поличным. Что ж, к подобным сценам мне не привыкать: в бытность мою гувернанткой мне не раз случалось заставать детей врасплох. Я заговорила вновь, пытаясь отвлечь незваного гостя:

– Вы ошиблись номером, сэр!

Попутно соображая, как мне от него сбежать, я на всякий случай попятилась к двери.

– Я так не думаю, – рявкнул вор по-французски и двинулся прямо на меня.

Даже в полумраке я смогла различить его спутанные черные волосы, торчащие из-под шерстяной кепки, и кривой шрам на столь же кривом носу. В ноздри мне ударил запах моря – точнее, рыбы, – мешавшийся с ароматом любимых пармских фиалок примадонны.

Отступая, я зацепилась каблуком за ковер, ударилась о дверь, и та тотчас захлопнулась, отрезав путь к отступлению и оставив меня один на один с вором.

В ту же секунду мерзавец кинулся на меня, схватил за запястье и зарычал мне прямо в лицо:

– Не шуми, а то пожалеешь!

– Не буду, не буду, – прошептала я с легким негодованием. – Но сперва скажите, что вы здесь делаете.

– Несу вахту, – осклабился вор и приподнял карманные часы Годфри за длинную золотую цепочку. Изо рта у него пахло луком, и я с отвращением отвернулась. – Славно, славно! Ты ведь никому обо мне не расскажешь?

Я затрясла головой, изо всех сил вжимаясь в дверь, чтобы не касаться одежды этого неприятного человека. Сперва я было подумала, что передо мной переодетая Ирен, но даже ее поистине волшебный театральный грим не мог бы прибавить ей несколько дюймов роста и увеличить руки. Вор был похож на крепкого уличного хулигана.

– Обещаешь? – Страшные желтые глаза вращались на грубом небритом лице.

– Честное слово. Прошу, уходите! Вы ведь не хотите, чтобы вас поймали мои друзья?

– Поймали? Ха! Черта с два кто поймает Черного Отто! – гаркнул он. – Хорошо еще, что в комнате темно и ты не разглядела моего лица! А не то… Он резко выпустил мое запястье, словно я стала ему столь же противна, как и он мне, и направился к окну.

Шторы из французской парчи колыхнулись ему навстречу: за портьерой стояла женская фигура, едва различимая в ослепительном дневном свете.

– Ирен! – закричала я, желая предостеречь подругу от опасности, и в то же время испытывая некоторое облегчение, ведь я привыкла к тому, что она всегда владеет ситуацией.

Вор не раздумывая схватил Ирен, и они закружились в вихре безумной мазурки. Он поднял ее и рывком перекинул через плечо, словно примадонна весила не больше куклы. Я закричала, видя, как подруга отчаянно пытается высвободиться из железной хватки негодяя, яростно молотя ногами по воздуху.