Она была человеком другого круга и не испытывала потребности иметь с ними ничего общего, в молодости она была бедна и одинока, и тогда ей просто пришлось смириться со своим местом. Но теперь она могла выбирать. Ее жизненный опыт позволял ей видеть изнанку вот этой яркой с виду жизни – а на самом деле вымученной, тягостной, пустой. Она всегда опасалась, что с ее племянницей произойдет какая-нибудь трагедия. Скарпетта вообще была склонна предаваться мрачным предчувствиям в отношении близких, а в отношении Люси особенно. Она всегда опасалась, что та умрет насильственной смертью. Смерть от болезни или по чисто биологическим причинам просто не принималась во внимание.

– У меня появились какие-то странные симптомы, – зазвучал в темноте голос Люси.

Они сидели на тиковых стульях у деревянных свай. Рядом стоял стол с напитками, крекерами и сыром. К еде они не притронулись, зато уже успели дважды наполнить стаканы.

– Иногда я жалею, что не курю. – Люси протянула руку за стаканом с текилой.

– Странно от тебя это слышать.

– Ты столько лет курила, и тебе это не казалось странным. Тебя ведь и сейчас тянет.

– Это не имеет значения.

– Ты так говоришь, словно тебе чуждо все человеческое, – заметила Люси, глядя на воду. – Очень даже имеет. Любое желание имеет значение. Особенно когда ты не можешь его удовлетворить.

– А что, тебя к ней тянет? – спокойно спросила Скарпетта

– К кому?

– Да к той, последней. В Принстауне. Твое последнее увлечение.

– Я не рассматриваю их как увлечения. Скорее, это кратковременный уход от действительности. Косячок марихуаны. В этом-то и вся трагедия. Они ничего для меня не значат. Кроме этого последнего случая. Тут что-то необъяснимое. Похоже, я влипла. Вела себя как последняя дурочка.

И Люси рассказала о Стиви и ее странной татуировке. Говорить об этом было нелегко, но она постаралась сохранить невозмутимость, словно рассказывала о ком-то другом или обсуждала судебное дело.

Скарпетта молча слушала. Подняв стакан, она размышляла над тем, что ей открывалось.

– Возможно, что это ничего не значит, – продолжала Люси. – Простое совпадение. Сейчас многие себя раскрашивают. Берут акриловую краску и латекс и изображают на себе всякую чертовщину.

– Я уже устала от совпадений. Что-то слишком часто они происходят в последнее время, – заметила Скарпетта.

– Отличная текила. Не хватает только косячка.

– Ты нарочно меня дразнишь?

– Травка не так уж вредна, как ты думаешь.

– Ну конечно, ты же у нас доктор.

– Нет, правда.

– Почему ты так не любишь себя, Люси?

– Знаешь что, тетя Кей? – повернулась к ней Люси. В мягком свете фонарей, освещающих причал, черты ее лица казались резкими и суровыми. – Вряд ли ты понимаешь, что со мной происходит, и не пытайся делать вид, что тебе все ясно.

– Звучит как обвинение. Как и все прочее, что мне пришлось сегодня от тебя услышать. Прости, если я чего-то не понимаю. Ты даже не представляешь, как меня это огорчает.

– Я не такая, как ты.

– Ты мне это уже говорила. Конечно, не такая.

– Я не хочу ничего постоянного. Не хочу никаких прочных связей, ничего серьезного. Короче, мне не нужны бентоны. Мне нужны люди, которых я могу легко забыть. Партнеры на ночь. Хочешь знать, сколько их у меня уже было? Давно со счета сбилась.

– В последний год ты всячески меня избегала. Из-за этого?

– Так проще.

– Ты боялась, что я буду тебя осуждать?

– Наверно, следовало бы.

– Мне все равно, с кем ты спишь. Меня беспокоит другое. В академии ты держишься особняком, со студентами не общаешься, появляешься там редко, а если и приходишь, то пропадаешь в спортивном зале или на стрельбище, летаешь на вертолете или испытываешь машины.

– С машинами у меня получается лучше, чем с людьми.

– Все, чем мы пренебрегаем, приходит в упадок.

– Включая мое собственное тело.

– А как насчет сердца и души? Не поговорить ли нам о них?

– Э, куда хватила!… И вообще – хватит обо мне!

– Но я не могу не беспокоиться. Твое благополучие для меня важнее моего собственного.

– Мне кажется, она все подстроила. Нарочно подсела ко мне в баре. Там был какой-то расчет.

– Ты должна рассказать Бентону об этой Стиви. А как ее фамилия? И что ты о ней знаешь? – спросила Скарпетта.

– Очень немного. Я уверена, что она ни к чему не причастна, но все-таки это странно. Она как раз была там, когда убили ту женщину. В том самом районе.

Скарпетта промолчала.

– Может быть, у них там такая мода и многие разрисовывают себя подобным образом. Не осуждай меня. Я и без тебя знаю как глупо и опрометчиво я поступила.

Скарпетта молча посмотрела на нее. Люси вытерла глаза.

– Я тебя не осуждаю. Просто пытаюсь понять, почему ты вдруг охладела ко всему, что так любила раньше. Ведь академия – это твое детище. Твоя мечта. Ты же всегда терпеть не могла официальные органы, особенно федералов. И поэтому создала свое собственное дело. А теперь оно как лошадь без всадника, мечущаяся на плацу. Куда ты пропала? Все те, кого ты объединила общим делом, чувствуют себя заброшенными. Большинство студентов никогда тебя не видели, а часть преподавателей вообще с тобой не знакомы и не знают тебя в лицо.

Люси смотрела на яхту со свернутыми парусами. Яхта медленно проплывала мимо них.

– У меня опухоль в мозгу, – тихо сказала она.

Бентон увеличил одну из фотографий.

Она была похожа на отвратительный порнографический снимок. Жертва лежала на спине с широко раскинутыми руками и ногами. Ее бедра были обернуты окровавленными белыми брюками, на размозженную голову были натянуты вымазанные фекалиями белые трусы с двумя дырками для глаз. Бентон в раздумье откинулся на спинку стула. Было бы слишком просто считать, что тот, кто бросил тело в Уолденском лесу, сделал это лишь для того, чтобы шокировать публику. Здесь явно был какой-то иной умысел.

В этом деле было что-то смутно ему знакомое.

Белые брюки… Они были вывернуты наизнанку. Это могло объясняться несколькими причинами. Она могла снять их сама во время заточения. Или же убийца стащил их с нее уже после. Полотняные брюки. В это время года в таких в Новой Англии никто не ходит. Фотография их, лежащих на секционном столе, говорила о многом. Вся их передняя часть от колен и выше была коричневой от засохшей крови. Ниже колен были заметны лишь небольшие пятна. Значит, она стояла на коленях, когда он в нее стрелял. Бентон представил себе эту картину. И позвонил Скарпетте. Ее телефон молчал.