Обескураженная и заинтригованная неожиданной исповедью матери, Микаэла почти не дышала.

— Но почему же ты не вышла за него? Вы любили друг друга? — чуть слышно спросила она.

Лицо Лизетт стало серьезным, а когда она заговорила, в голосе ее слышалась горечь.

— Он любил меня. Я не сомневалась в этом даже после того, как… — Лизетт тяжело вздохнула и на мгновение смолкла. — В общем, он любил меня, но не настолько, чтобы пойти против воли моего отца. А папа и слушать не хотел о том, что мы можем пожениться. Моим мужем он видел только Рено. Выйти за кого-то другого было немыслимо!.. — Лизетт вновь смолкла, видимо, не находя нужных слов. Устремленные на нее глаза дочери говорили, что и так она сказала слишком много. Она начала сердиться на себя. — Все это случилось очень давно, — сказала она, заставив себя улыбнуться, — и не имеет уже никакого значения. Я стала женой Рено и не имею теперь никакого права ругать жизнь, которую мы с ним прожили. Рено, что бы там ни было, нельзя обвинить в жестокости. Он был обыкновенным креольским парнем, со всеми достоинствами и недостатками. И не так уж и плохо обращался со мной.

— А человек, которого ты любила? Что стало с ним?

— О, — печально улыбнулась Лизетт, — он уехал и больше никогда не приезжал…

Неожиданно услышанные от матери отрывочные сведения сложились в одно целое, и у Микаэлы перехватило дыхание от ошеломляющей догадки.

— Ты… — запинаясь, произнесла она, глядя на Лизетт широко раскрывшимися глазами. — Ты была влюблена в отчима Хью — Джона Ланкастера!

Лизетт несколько секунд молча смотрела на дочь. — Oui, — наконец сказала она, — именно так.

* * *

Хью угрюмо рассматривал мелькающие за окном кареты пейзажи. На душе было тяжело, сердце стало будто свинцовым. Он поймал себя на неприличном и несвойственном ему желании: хотелось напиться до бесчувствия, отправиться в какой-нибудь грязный притон и затеять там скандал. Единственное приятное разнообразие в мрачные мысли вносило воспоминание о последних секундах прощания с Микаэлой. Она все-таки не смогла не ответить на его поцелуй и с готовностью сама обняла его. Но что это значит? Хью саркастически усмехнулся. Только то, что Микаэла была и намерена остаться хорошей креольской женой. Настоящая креолка может презирать и ненавидеть мужа, но никогда не позволит себе оттолкнуть его или, упаси Бог, устраивать сцены. Он как бы вновь ощутил теплое прикосновение Микаэлы и нежный шелк ее кожи, вздрагивающей под его губами. Уж лучше бы она набросилась с кулаками и расцарапала ему лицо! Тогда он хоть не испытывал бы такого мучительного желания, как после этой нежной сцены.

Подобные невеселые размышления мучили его всю дорогу до Нового Орлеана. Возле дома Хью отпустил кучера и, ругая себя за слабость, а Микаэлу за все сразу, вошел внутрь. В прихожей было темно и неуютно. Он вновь обругал себя, на этот раз за дурацкий характер, заставивший его тащиться сюда. Ведь ничто не мешало остаться до утра в “Уголке любви” и провести ночь в теплой постели жены. Эта мысль расстроила еще больше. Если разобраться, он вообще мог бы жить с Микаэлой в загородном доме все лето. Конечно, пришлось бы то и дело совершать утомительные поездки в город. Но разве может сравниться это неудобство с тем, что бы он получил взамен. Микаэла всегда была бы рядом: за столом, в саду, в постели!

Остаток ночи он провел, ворочаясь на холодной кровати. Болезненно было осознавать, что он сам лишил себя того, чего больше всего желал. Не будь он таким упрямым гордецом, наслаждался бы сейчас ласками жены в прекрасном загородном доме, а не валялся в этой слишком большой для одного и слишком пустой постели. Забылся он только под утро, и пробуждение настроения не улучшило. Оставалось только упрямо внушать себе, что принято было единственно правильное решение, чем и занимался беспрестанно Хью, умываясь и одеваясь. Он в одиночестве позавтракал и отправился в контору компании.

Однако и там занятий, в которые он мог бы погрузиться с головой, не оказалось. Хью в очередной раз убедился, что Жан умел подбирать работников. Служащие “Галланд, Ланкастер и Дюпре” знали свое дело и вполне обходились без надзора со стороны хозяев. Он без особого энтузиазма просмотрел списки прибывших грузов. Ничего нового в них не нашел. Пока не случится нечто, что будет способно как-то изменить ситуацию с его расследованием, делать ему фактически нечего. Только сидеть, ждать и скучать. Не слишком веселая перспектива!

Он вглядывался в строчки лежащих перед ним бумаг, почти не вникая в содержание. Мысли сами собой обратились к жене. Что, интересно, она сейчас делает? Как ей спалось этой ночью без него? Он грустно усмехнулся. Нормально спалось. По крайней мере нечего было опасаться, что нежеланный муж начнет утомлять ее своими приставаниями.

Отгоняя назойливые мысли, Хью резко поднялся из-за стола, вышел из кабинета и направился в помещение, где работал Этьен Грае. Войдя туда, он с деланным безразличием огляделся по сторонам и, убедившись, что никто не обращает на него особого внимания, подошел к столу молодого человека.

— Не удалось обнаружить какие-нибудь неточности в тех расписках, которыми я просил вас заняться? — спросил он мягко.

Этьен поднял глаза.

— Н-н-нет, — ответил он, покрываясь румянцем. — С ними все в порядке, мсье Ланкастер.

В течение нескольких секунд Хью задумчиво смотрел на него, ничего не говоря.

— Помните, о чем мы говорили на складе? — поинтересовался он как бы между прочим.

Этьен, проглотив подступивший к горлу ком, кивнул:

— Да, мсье. Я помню каждое слово.

— Предложение пока в силе, но я начинаю подумывать о том, чтобы сделать его человеку, способному на решительные поступки.

— Я понял, — произнес молодой человек чуть слышно. Хью вернулся в кабинет, сел за стол и вновь попытался вникнуть в лежащие перед ним бумаги. Но дело решительно не клеилось. И зачем он вообще вернулся в город? Чтобы сидеть вот так и неизвестно для чего в десятый раз просматривать эти документы?

Перед мысленным взором вновь возникла Микаэла, и почему-то нестерпимо захотелось узнать, что она сейчас делает. Наслаждается неторопливым завтраком на террасе в компании матери? Гуляет возле пруда? А может, все еще спит? Образ жены, раскинувшейся в постели, вызвал физическую боль в паху. Хью даже тихо застонал не то от боли, не то от страсти. Ругая себя за неспособность контролировать собственные чувства, он опять вскочил из-за стола. Лучше уж отправиться в кофейню. Если Джаспер не уехал из города, то есть шанс найти его там. Компания близкого человека была бы как никогда кстати. Хью направился к выходу, и как раз в этот момент кто-то постучался.

— Да? Что там еще? — спросил он, распахивая дверь. На пороге стоял высокий статный господин. Он улыбнулся, и на его смуглых щеках появились чуть заметные ямочки. Господину было на первый взгляд около пятидесяти лет, может быть, чуть меньше. Он был широкоплеч, строен, с хорошо развитой мускулатурой. Волосы еще густые и черные, только на висках поблескивала седина.