Старший брат Кэндзю, увидев это, сказал:

— Ямки нужно рыть тогда, когда сажаешь дерево. Подожди до завтра — я куплю саженцы и принесу их тебе.

Кэндзю расстроился и отложил мотыгу.

На следующий день небо было ясным, белый снег искрился на горах, жаворонки летали высоко-высоко и там, в небесах выводили свои трели — «тиитику-тиитику». Кэндзю не смог сдержаться и радостно засмеялся, а потом принялся копать ямки для саженцев криптомерии, начиная с северной части поля, как посоветовал ему брат. Он старался копать ямки прямыми рядами и делать между ними одинаковое расстояние. Старший брат Кэндзю сажал в них маленькие деревца.

И тогда к ним подошел Хэйдзи, хозяин соседнего поля — к северу от поля Кэндзю. Хэйдзи курил трубку, руки засунул за пазуху и поднял плечи, словно от холода. Хэйдзи иногда работал в поле, но основная работа у него была такая отвратительная и всеми презираемая, что и говорить о ней не хочется. И вот, этот самый Хэйдзи обратился к Кэндзю.

— Эй, малый! Кэндзю! Что это ты удумал — сажать криптомерии на этом месте? Дурость какая! Смотри, чтобы никакой тени от них не было на моем поле. Я этого не потерплю!

Кэндзю покраснел, хотел что-то сказать, но замялся и промолчал.

— Доброе утречко, Хэйдзи-сан, — сказал тогда старший брат, сидевший на корочках, и поднялся на ноги.

Увидев его, Хэйдзи пробормотал себе что-то под нос и убрался подальше.

Не один Хэйдзи смеялся над Кэндзю, затеявшим вырастить на поле криптомерии. «Это место для криптомерии негоже, тут под землей твердая глина. Дурак он и есть дурак», — судачили все.

Собственно, так дело и обстояло. К пятому году только потянулись вверх зеленые побеги, верхушки деревьев распушились, но и на седьмой, и даже на восьмой год они были еще не выше шести сяку.[82]

Как-то раз утром один из соседей решил подшутить над Кэндзю.

— Эй, Кэндзю. Что же это ты у своей криптомерии ветки не подрезаешь?

— Что значит — подрезать ветки?

— Подрезать ветки — значит срубить все нижние.

— Ах, вот как, значит, надо подрезать ветки…

Кэндзю опрометью бросился за топором.

А затем одну за другой дочиста обрубил все нижние ветки на криптомериях. Деревья были всего еще в девять сяку высотой, поэтому ему пришлось ползать под ними на коленках.

К вечеру на деревьях осталось по три-четыре верхних веточки, все остальные Кэндзю срубил.

Срубленные ветви темно-зеленым ковром накрыли траву поддеревьями. В маленькой рощице стало совсем светло.

У Кэндзю стало нехорошо на душе, даже сердце защемило, когда он увидел, как опустела его роща.

Как раз в это время с поля вернулся старший брат, и, увидев, что натворил Кэндзю, не смог удержаться от смеха. Затем принялся успокаивать брата, потерянно смотревшего на деревья.

— Давай соберем ветки. Будет отличный хворост. Да и рощица какая стала красивая!

Кэндзю, наконец, успокоился, и они с братом пошли и собрали срубленные ветки.

Трава под деревьями была короткая и такая красивая, что как раз в таком месте и должны бы играть в «го»[83]святые отшельники.

На следующий день, когда Кэндзю перебирал в амбаре бобы, поеденные жучком, со стороны рощицы до него донеслись какие-то звуки: голоса, которые подражали трубящим сбор горнам, топот ног и взрывы смеха, — словно взлетали птичьи стаи. Кэндзю удивился и отправился посмотреть, что там происходит.

Каково же было его изумление, когда он увидел человек пятьдесят ребятишек, возвращавшихся из школы. Выстроившись в шеренгу, они маршировали между криптомериями.

И правда, каждый ряд деревьев был прямым, как настоящая аллея. Казалось, сами криптомерии выстроились в шеренги и маршируют в своей зеленой форме. Как же радовались дети! Они раскраснелись, что-то кричали и щебетали, вышагивая между деревьями. Они выкрикивали ими же придуманные названия рощи: «Токийская дорога», «Русская дорога» и даже «Заграничная дорога».

Кэндзю так обрадовался, что спрятался за криптомериями, открыл рот и стал беззвучно смеяться.

Дети стали приходить сюда каждый день.

Только в дождь не приходили.

Когда с белого жидкого неба капала вода, Кэндзю стоял в своей роще один, мокрый до нитки.

— Кэндзю-сан. Вы сегодня на посту? — спросил как-то, проходя мимо, сосед.

На криптомериях уже появились плоды темно-рыжего цвета. Свисая с великолепных зеленых ветвей, они роняли на землю капли прозрачного прохладного дождя — «кап-кап». Кэндзю беззвучно смеялся, широко открыв рот. Изо рта шел белый пар, а он все стоял и стоял под дождем.

Как-то раз утром спустился густой туман.

И тут Кэндзю столкнулся в зарослях мисканта с Хэйдзи.

Хэйдзи огляделся по сторонам, скривил противную волчью морду и закричал:

— Кэндзю, сруби свои деревья!

— Зачем?

— Они отбрасывают тень на мое поле!

Кэндзю молча опустил голову. Хэйдзи утверждал, что на его поле падает тень, однако тень от криптомерии была не длиннее пяти сяку. К тому же криптомерии защищали его поле от сильного южного ветра.

— Руби, руби. Ты что, не собираешься рубить?

— Не собираюсь, — твердо промолвил Кэндзю, подняв голову.

Его губы задрожали — вот-вот расплачется.

Единственный раз в жизни Кэндзю посмел кому-то перечить.

Однако Хэйдзи решил, что дурачок смеется над ним, совсем разозлился, расправил плечи — и ударил Кэндзю по щеке. А потом еще раз, и еще раз.

Кэндзю закрыл лицо руками и молча переносил удары. А потом все перед его глазами потемнело, и он покачнулся. Тут уж сам Хэйдзи перепугался, опустил руки и поспешно скрылся в тумане.

Той же осенью Кэндзю заболел тифом и умер. Хэйдзи тоже заразился и умер на десять дней раньше мальчика.

Но каждый день в рощу приходили дети.

Ну-ка, расскажу-ка я побыстрей, что было дальше.

На другой год через деревню провели железную дорогу, и всего в трех тё[84]от дома Кэндзю построили станцию. Потом построили фарфоровый завод и шелкопрядильню. А на месте рисовых полей и пустошей поставили дома. Деревня превратилась в небольшой городок. Удивительно, но только рощу не тронули. Криптомерии вымахали на целый дзё,[85]и дети по-прежнему каждый день приходили сюда поиграть. Поскольку рядышком с рощей теперь находилась школа, дети считали рощу и поляну в ее южной части продолжением школьной спортивной площадки.