— А-а, так вы, оказывается, динозавр… — протянула она с ехидцей в голосе. — Исчезающий вид мужчин, верящих в большое и светлое чувство… А я вам вот что скажу: нет ее, этой вашей любви. А если и рождается нечто подобное, то ее очень быстро убивают пошлость, быт, усталость и взаимные обиды. Потому что нет двух одинаковых людей. Нет, понимаете? Есть более-менее близкое воспитание и общий социальный базис. Есть некие культурные ориентиры, позволяющие вам со спутницей что-то обсуждать и как-то обустраивать свой быт. Но в целом мы все очень, очень разные. И точки соприкосновения, которые, кажется, есть в период влюбленности и конфетно-букетной аномалии, исчезают, стоит перевести отношения в долгосрочную перспективу.

Алексей слушал ее, видел, с какой горячностью она делится важным и сокровенным, начиная складывать фрагменты случайно брошенных фраз в единую картину и понимая причину недавней истерики. Стало еще более неловко — он был бестактен, не подумав бросил два одинаково тяжких предположения — неблагополучный собственный брак или брак родителей. Теперь Долин решил зайти с более, как ему казалось, безопасной темы:

— Скажите, Анна, а ваши родители как долго были в браке?

Анна настороженно выпрямилась. Пальцы переплелись в замок, и от ногтей на коже другой руки образовались красноватые лунки-полумесяцы.

— Какое это имеет отношение?

Долин уловил, что голос ее дрогнул — понял, куда двигаться дальше. Проговорил тихо:

— Самое прямое. Отношения между родителями, по сути, — единственный пример долгосрочных отношений, которые мы можем наблюдать воочию, непосредственно участвуя в их развитии. То есть разница между «одна подруга рассказывает, что у нее идеальные отношения с мужем, и он носит ей тапочки и кофе в постель» и непосредственно, своими собственными глазами наблюдать, как эти тапочки и кофе носятся в постель изо дня в день, в болезни и в радости, до самой последней черты. И человек, который говорит, что любви нет, но есть некий комплекс «точек соприкосновения», скорее всего, таких отношений не наблюдал. А возглас «нет любви», в этом контексте, зачастую выдают человека, который пережил развод родителей.

— Глупости! — Анна отвернулась. — Ты не топ-менеджер, а просто психоаналитик какой-то… липовый.

— Между тем, ты не ответила на вопрос.

— И не собираюсь… — Она воинственно отвернулась, закусила губу. Девушка уже сама не понимала, как так получилось, что она позволила увидеть собственную слабость, то уязвимое место, в которое так удобно бить впоследствии. А то, что Алексей рано или поздно ударит, она не сомневалась — все так поступают, такая природа у человека: стоит дать поводок кому-то в руки, и он рано или поздно дернет за ремень.

«Вы завтра с ним расстанетесь и больше не увидитесь никогда, — напомнила себе Анна. — Не паникуй».

Алексей молчал и не торопил ее. То, что ему было важно знать, он уже понял — подробности не имели значения. Без разницы, кто именно и каким способом причинил вам боль — вы помните только боль. Анна, сейчас это было очевидно, пережила нелюбовь между родителями. Поэтому ей так сложно выстраивать собственные отношения. Она везде ждет подвоха и не доверяет по умолчанию даже себе самой. Таких переубедить практически невозможно. Если только за очень длительный промежуток времени. Есть ли у него, Алексея Долина, это время. И нужно ли ему в это ввязываться?

«Завтра, от силы послезавтра вы расстанетесь и вряд ли когда-нибудь увидитесь вновь», — отметил мужчина.

Анна пробормотала, упрямо глядя в стену:

— Они не развелись, мои родители. Ради меня, сохраняя видимость семьи, продолжали жить вместе и мучить друг друга. У отца была другая семья, у мамы — человек, которого она полюбила. Я не знаю, кто из них первым предал семью, не знаю причины — мне до сих пор ничего не рассказывают, уверяя, что «просто так вышло».

— Они часто ссорились?

Анна покачала головой:

— Нет. Они терпели друг друга и тихо ненавидели. Я это поняла, когда сообразила, что никогда не вижу их вместе — ни за просмотром новостей, ни за завтраком. Они старались разойтись по квартире так, чтобы не пересечься. Очень ловко маневрировали. Тогда я стала замечать, что они не касаются друг друга даже случайно. И наконец, что они не смотрят друг другу в глаза. И это страшно, когда родители не смотрят друг другу в глаза. Это как «о мертвых ничего, кроме правды».

Она замолчала. Алексей слушал ее дыхание, позволяя мыслям девушки вернуться туда, где родители несли в руках треснувший и рассыпавшийся в прах брак, где не было совместных ужинов и праздников. Где в стенах таилась тишина, а в душах жила пустота.

— Сейчас они устроили свои жизни? — спросил он, наконец.

Анна снова покачала головой:

— Насколько я понимаю, там тоже все не заладилось. Дети отца от другого брака не общаются с ним, тоже не могут простить, что его не было все эти годы. Любимый человек мамы умер лет пять назад.

— Они продолжают жить вместе?

— Нет, папа купил квартиру в другом районе. Не уверена, что они даже созваниваются. Просто чужие люди, которые нечаянно родили меня. — Анна пожала плечами, словно ей больше нечего добавить.

Алексей наблюдал, как подрагивают острые позвонки на шее девушки — трогательные, нежные. Ее плечи обострились, и сама Анна будто покрылась тонкой коркой льда.

Долин понимал, что она чувствует. Вина, осознание собственной ненужности, потерянность. Дотронувшись до локтя девушки, он напомнил:

— Но они, как могли, охраняли твое детство…

Девушка горько улыбнулась:

— Это было странное детство, у трупа собственной семьи, знаешь ли… Нет ничего более противоестественного, чем ложь во спасение. Потому что ложь сама отравляет все вокруг. Это как яд — даже в терапевтических дозах, он все равно остается ядом.

— Думаешь, ты была бы счастливее, если бы они расстались, и ты бы росла в неполной семье? — Долин вспомнил собственное детство: — Вряд ли. Ты бы просто почувствовала одиночество чуть раньше. Не вини ни себя, ни их. — Он все еще сжимал ее локоть, когда девушка подалась назад и прислонилась спиной к плечу Алексея. Мужчина чуть поморщился — поврежденное плечо под тяжестью девичьего тела заныло. Долин осторожно устроился поудобнее. Здоровой рукой погладил девушку по волосам.

Он наблюдал за ней — впервые настоящей. Без нагловатой самоуверенности, без непробиваемого самомнения. Оказывается, она тоже может быть ранимой и чувственной. Она может быть другой. И эта другая Анна нравилась ему куда сильнее прежней.

«Потому что она показала свою слабость?» — озадачился Долин. И тут же ответил самому себе: «Нет, потому что позволила посмотреть в свои глаза».