Прошлая ночь – последнее, что сейчас могло меня волновать.

– Ты вырубилась. Я немного побыл с тобой. Заснул. Потом рано утром вернулся в свой номер.

– Почему ты сразу не ушел?

– Мне показалось, что будет неправильно сразу уйти и оставить тебя одну. Ты была расстроена.

– Ну тогда спасибо тебе… что остался.

– Я один несу ответственность за то, что зашел к тебе в номер, и больше такого не повторится.

Я лишь молча кивала головой. Я чувствовала, как мои глаза наполнились слезами. Черт. Именно поэтому я не могла сейчас ничего ему ответить. Я просто отвернулась к окну в надежде, что он не заметит, что я полностью потеряла самоконтроль.

Рид сделал радио громче, когда зазвучала песня Бонни Райт «Я не могу тебя заставить полюбить меня». Эти слова отражали происходившее между нами. Невозможно управлять чувствами другого человека. Я не могла заставить Рида относиться к его будущему так, как это делала я. Он сам должен изменить свое отношение. Эта песня только усугубила мое и без того сложное положение.

– Шарлотта, посмотри на меня.

Когда я повернулась к нему, он увидел слезы в моих глазах.

– Что случилось? Не плачь. Почему ты плачешь?

Потому что у тебя рассеянный склероз.

И потому, что ты уверен, что для меня это будет иметь большое значение.

Протянув ему руку, я ответила:

– Это не имеет никакого отношения к твоим словам. Просто песня меня растрогала… Эти слова – «я не могу тебя заставить полюбить меня» – такие грустные… Похоже, у меня ПМС.

Я ему солгала.

Рид в ответ просто понимающе кивнул. Похоже, он решил не задавать мне лишних вопросов и удовлетворился моим ответом.

Мне было очень тяжело держать все в себе, а ведь прошло лишь несколько часов с той минуты, когда я все узнала. Прошло меньше суток, а я уже не могла сдерживаться.

Остаток пути мы проехали в тишине.

После того, как Рид высадил меня у моего дома, я вызвала такси и направилась домой к Айрис.

Ее консьерж меня знал, поэтому разрешил мне войти.

Как только она открыла дверь, я выпалила:

– Вы об этом знали?

Уткнувшись в ее плечо, я дала волю эмоциям.

Она обеспокоенно смотрела на меня.

– Шарлотта, о чем ты говоришь?

Задыхаясь, я ответила:

– Рассеянный склероз.

Айрис закрыла глаза, а потом направилась к дивану.

– Присядь.

Я села и обхватила голову руками.

– Айрис, мое сердце разрывается на части. Скажите, что мне делать.

Она положила ладонь мне на колено.

– Это он тебе рассказал?

– Нет. Я не должна ничего знать. Я случайно все узнала.

Она была поражена.

– Как?

– Если в двух словах, мы поднимались в гору в Адирондэксе. С Ридом все в порядке, но он упал, и ему пришлось поехать в больницу на осмотр. Когда все произошло, мы были не вместе. Я поехала к нему в больницу и там случайно услышала его разговор с доктором. Он не подозревал, что я там была, и ничего не знает о том, что я слышала. Я не знаю, как теперь себя вести. Я не могу просто делать вид, что ничего не знаю. Но я боюсь, что, если я ему все расскажу, он будет в ярости.

Обхватив голову руками, я едва не разрыдалась снова.

Айрис понимающе кивала.

– Пусть пройдет немного времени. И правильное решение само к тебе придет.

Я посмотрела на нее.

– Вы правы. Вы всегда мне говорили, что у него свои причины никому не доверять, но я и подумать не могла о таком.

Она сделала глубокий вдох.

– Шарлотта… знаешь… рассеянный склероз – не смертельный приговор. Когда Риду только поставили диагноз, он был настроен очень позитивно. Он проконсультировался с лучшими специалистами Манхэттена, и все они убеждали его в том, что множество людей с этой болезнью продолжают вести обычный образ жизни, и лишь немногим из них не везет. Невозможно было заранее понять, к какой категории относится Рид. Только со временем все будет понятно. Но когда Эллисон для себя решила, что не готова даже допустить мысль о том, что есть вероятность развития худшего сценария, Рид был сбит с ног. Он нарисовал себе совершенно другие перспективы, и никто из нас не мог его переубедить. Он начал заострять внимание только на плохом… на том, что если… Он перестал верить.

– Он по-настоящему ее любил.

Я знала это с самого начала.

– Да, любил. Но она не единственная женщина на земле. А он решил, что больше не позволит себе никого любить. Шарлотта, я не знаю, изменит ли он когда-нибудь это решение. Но мысль о том, что мой внук проживает жизнь в одиночестве, не испытывая радостей настоящей любви, мучает меня.

Мои глаза наполнились слезами. И мое сердце заныло от мысли о том, что Рид может прожить всю свою жизнь вот так, никогда больше не испытав настоящей любви.

Рид

Не было никаких сомнений в том, что после нашего возвращения из Адирондэкса в поведении Шарлотты произошли серьезные перемены.

В течение последних дней она упорно меня избегала, и, хотя я понимал, что это даже к лучшему, любопытство не давало мне покоя. Я попросил ее помочь мне в проведении показа великолепного дома – самого лучшего за всю мою карьеру. Она настояла на том, что не поедет в Хэмптонс вместе со мной, а возьмет такси. Она как-то путано объяснила, что это решение связано с ее графиком. Но я-то знал, что истинная причина заключается в том, что Шарлотта просто не хочет находиться со мной наедине. По идее, я должен был бы радоваться. Но я был озадачен. Может быть, причина в том, что я отверг ее предложение? Я ничего не понимал.

Дом поместья Истхэмптон располагался так близко к воде, что казалось, будто он построен в океане. Дом в европейском стиле стоимостью в двадцать миллионов долларов был построен из самых лучших импортных материалов, и не было сомнений в том, что покупатели на него найдутся очень быстро. У нас уже было назначено три встречи, одна за другой, и я был уверен, что нам удастся к завтрашнему дню закрыть сделку, если все желающие успеют обдумать и озвучить свои конкурентные условия.

Когда все три показа были завершены, у нас с Шарлоттой появилась первая возможность за целый день спокойно поговорить. Она, сняв туфли, босиком прогуливалась по кромке воды.

– Рид, позволь мне задать тебе один вопрос.

– Задавай…

– Я сегодня почувствовала твой энтузиазм, когда ты показывал дом и рассказывал о его величественной элегантности в духе Гэтсби… твои глаза блестели, и было видно, что тебе все это очень нравится. Но сам ты стал бы жить в этом доме?