Он выключил свет и прижался ухом к двери: в соседней комнате что-то скрипнуло, возможно, кто-то сел на кровать. Попробовал ручку – не заперто. Дыша через рот и бесшумно ступая по мягкому гостиничному ковру, Гриффин медленно двинулся к невидимой кровати. Ставни были закрыты, шторы опущены. Комната казалась чересчур замкнутой, жаркой и душной. Воздух давил, как на складе старой мебели. Гриффин с опозданием услышал шорох; в следующий миг несколько рук схватили его и принялись обыскивать. Он хотел закричать, но сильная ладонь нащупала и зажала рот, а знакомый голос прошептал:

– Заткнись, Гриффин.

Другой голос, громче:

– Он без пистолета.

Кажется, говорил агент Штуц.

Третий голос, тоже знакомый. Уиллер.

– Ладно, включайте свет.

Одна за другой зажглись лампы. У Гриффина упало сердце. Он увидел, что шкаф, кровать и тумбочка сдвинуты к стенам, чтобы освободить место для группы сослуживцев. Даже не пересчитывая, он почувствовал сосущую боль под ложечкой – их должно быть семь, еще один войдет позже. Восемь праведников.

Четверо стояли у дальней стены, двое держали Гриффина. Уиллер сидел на стуле, держа на коленях книгу в кожаном переплете. Он поднял глаза, поправил очки, провел рукой по редеющим волосам, которые, молодясь, зачесывал на прямой пробор, и, повернув книгу к свету, кашлянул в ладонь.

– Я знаю, зачем вы здесь. Сволочи, – сказал Гриффин.

Уиллер начал читать размеренно, как нотариус:

– Служить нашему правительству – привилегия, которой мало кто удостаивается. Только лучших берут в правоохранительные подразделения министерства финансов. Лишь один процент подавших заявление попадает в Секретную службу.

– Кончай волынку, – рявкнул Гриффин. – Где восьмой?

Уиллер продолжал читать:

– Лишь сливкам этой элиты поручают охранять президента. Служить – значит признавать несовершенство демократии. Если бы все были образованны и набожны, каждый питал бы любовь к президенту, и Служба была бы не нужна. Однако анархия живет в сердцах людей.

– Холлиз, Штуц! – крикнул Гриффин тем, кто его держал. – Вы, что ли, тоже с Уиллером?

– Мы здесь, верно? – буркнул Штуц.

Уиллер поднял руку, требуя тишины. Гриффин вздохнул.

– Я знаю, что будет дальше. Я этими делами занимался, когда вас здесь еще не было.

Уиллер сказал:

– Чтобы эффективно исполнять свои обязанности, агент Секретной службы должен быть силен в этикете, иностранных языках, спорте, владении огнестрельным оружием, стратегии, тактике, наблюдательности, методах специального расследования, психологии, боксе и борьбе. Сплоховав в чем-то одном, он подводит Службу, президента и государство.

– Посему… – Гриффин напряг руки, которые уже начали неметь.

Сидя в круге света от лампы, Уиллер эхом повторил:

– Посему Служба никогда не позволит своему сотруднику расслабиться и опуститься. Если восемь праведников того потребуют, любой агент может быть призван к ответу. Если он не выдержит испытания, то по крайней мере сделает это с честью. Никто не скажет о нем дурного слова, а Службе не будет надобности знать, почему он добровольно подал рапорт об увольнении. Если он одержит верх, все обвинения триумфально снимаются. – Уиллер закрыл книгу и снова поправил очки, затем продолжил, избегая смотреть Гриффину в глаза: – Мы в восьмером считаем, что ты, Джек Гриффин, вел себя неподобающе. Фрэнсис О'Брайен бросает вызов.

Дверь туалета открылась, и вошел О'Брайен, голый по пояс, шесть футов четыре дюйма ростом, двести двадцать фунтов весом.[27]До войны он играл левым полузащитником в команде университета Нотр-Дам.

– Почему ты не смеешь смотреть мне в глаза, О'Брайен? – крикнул Гриффин. (Державшие отпустили его, едва О'Брайен вошел, и слегка подтолкнули на середину комнаты.) – Вы Все думаете, что я не уберег Гардинга? С чего вы взяли?

Уиллер сказал:

– Побереги дыхалку, приятель.

О'Брайен начал обходить Гриффина, вращая перед грудью мясистыми кулаками. Упорный и медлительный, он был известен не столько умом, сколько готовностью не останавливаться ни перед чем. Гриффин с горечью подумал: неудивительно, что именно его избрали на эту роль. Легко победить усталого пожилого человека, но не всякий возьмется за такую грязную работу, О' Брайену же было не привыкать – на подобного рода заданиях и строилась его репутация.

Он сощурился, глядя на Гриффина, как на неудобной формы ящик, который нужно перенести. Гриффин стоял, уронив руки по бокам. О'Брайен на голову выше и на пуд тяжелее. Победить можно только за счет смекалки.

– Твоя идея, О'Брайен? Думаешь, что сможешь ударить старшего?

– Если я тебя побью, ты больше не будешь надо мной старшим.

От удара правой Гриффин увернулся, удар левой пришелся ему по зубам. Он отступил и, как только О'Брайен шагнул вперед, с размаха двинул его в подбородок. Голова О'Брайена мотнулась назад, однако он не упал, а двумя руками обхватил Гриффина, сдавил и оторвал от пола. Гриффин сопел, не в силах двинуть рукой, пот заливал глаза. Задыхаясь, он подумал, что от О'Брайена пахнет пивом и маринованными огурцами. Ноги беспомощно болтались в воздухе, руки теряли силу, двинуть можно было только головой, из стороны в сторону или чуть-чуть вперед. Гриффин опустил ее, как будто мышцы шеи разом ослабели, затем выпрямился и с размаха ударил О'Брайена затылком в нос.

Звук был такой, словно раскололся грецкий орех. О'Брайен выронил противника на пол. Гриффин поднялся на колени, задыхаясь и держась за ребра. О'Брайен надвигался, выставив одну руку и придерживая другой окровавленный нос. И тут Гриффин увидел, что противник целит ногой ему в пах. С ловкостью, которой не помнил за собой долгие годы, Гриффин перекувырнулся назад; О'Брайен промахнулся.

Удар по яйцам!.. Коли так, Гриффин знает, что делать. Со вспыхнувшим лицом – свобода! – он ухватил О'Брайена за мясистый затылок и со всей силы двинул мордой о шкаф. Руки и локти О'Брайена приняли на себя большую часть удара. Гриффин продолжал колошматить его о тяжелый шкаф, пока на пол не рухнула полутораметровая дубовая планка. Покуда О'Брайен шатался, силясь восстановить равновесие, Гриффин поднял деревяшку и потряс ею, словно бейсбольной битой. О'Брайен развернулся – и шагнул точно на дубину, которую Гриффин, размахнувшись изо всех сил, направил ему под дых.

Воздух с шумом вышел из О'Брайена; слабо вскрикнув, он рухнул на пол и скрючился, словно вареная креветка.

Остальные агенты переглянулись; никто не шагнул на помощь тому или другому противнику. Гриффин выдохнул, огляделся, словно прикидывая, есть ли еще желающие померяться силами, и бросил дубинку в направлении Уиллера. Тот вздрогнул.