Мегги развернула обёрточную бумагу, разрисованную цветочками. На обложке книги были изображены двое детей и собака, дети стояли на коленях на узкой скале и с волнением смотрели в зияющую под ними пропасть.

— Это стихи, — объяснила Элинор. — Не знаю, любишь ли ты их, но я подумала, что если твой отец прочтёт их тебе вслух, они, вне всякого сомнения, зазвучат чудесно.

Мегги раскрыла книгу и прочла: «Я никогда не стирал свою тень, какой бы длинной она ни была». Слова навеяли ей со страниц короткую мелодию. Она осторожно закрыла книгу.

— Спасибо, Элинор, — сказала она. — А у меня… к сожалению, ничего для тебя нет.

— Смотри-ка, а у меня для тебя есть ещё кое-что! — Элинор достала из новенькой сумочки ещё один свёрток. — Разве такому книгоглотателю, как ты, хватит одной-единственной книги? Но вот эту ты лучше читай в одиночку. Там тебе встретится целое полчище злодеев. И всё-таки, я думаю, она тебе понравится. В конце концов, на чужбине ничто не утешит лучше, чем сочетания букв, правда?

Мегги кивнула.

— Мо обещал, что послезавтра мы приедем к тебе, — сказала она. — Ты ведь перед отъездом ещё попрощаешься с ним?

Она положила первый подарок Элинор на комод рядом с дверью и распаковала второй. Книга была толстая, и это было хорошо.

— Да ну!.. Сама передай ему от меня привет, — сказала Элинор. — Я не мастер говорить прощальные речи. Кроме того, скоро мы снова увидимся, а чтобы он хорошенько за тобой присматривал, я ему уже сказала. Никогда не оставляй книги раскрытыми, — добавила она, обернувшись на ходу. — У них от этого корешок ломается. Но, впрочем, твой отец наверняка это уже говорил.

— И не раз, — сказала Мегги, но Элинор в номере уже не было.

Вскоре Мегги услышала, как кто-то потащил чемодан к лифту, но она не вышла в коридор посмотреть, была ли то Элинор. Она тоже не любила долгих прощаний.

До конца дня Мегги почти не разговаривала. Под вечер Мо повёл её в маленький ресторан в нескольких кварталах от гостиницы. Когда они вышли оттуда, уже смеркалось и на темнеющих улицах было полно народу. На одной из площадей скопление людей было особенно велико, и, протиснувшись поближе, Мегги и Мо увидели, что гуляющие столпились вокруг огнеглотателя.

Стало совсем тихо, когда Сажерук поднёс зажжённый факел к своей оголённой руке и её облизали языки пламени. Пока он кланялся, а зрители хлопали в ладоши, Фарид обходил их с маленькой серебряной чашей и собирал монеты. Кроме этой чаши, всё вполне подходило к окружающей обстановке. Скажем, Фарид почти ничем не отличался от мальчишек, которые слонялись по пляжу и всякий раз, когда мимо проходила какая-нибудь девочка, начинали толкать друг друга. Разве что кожа у него была немного темнее и волосы немного чернее, но никто, завидев его, никогда бы не заподозрил, что он попал сюда из истории, в которой летают ковры, расступаются горы и лампы могут исполнять желания. На нём было уже не прежнее голубое, до пят, одеяние, а брюки и футболка. В них Фарид выглядел старше. Наверное, и то, и другое купил ему Сажерук, как, впрочем, и ботинки, в которых он ступал так осторожно, словно его ступни ещё не совсем к ним привыкли. Заметив в толпе Мегги, он смущённо кивнул ей и быстро пошёл дальше.

Сажерук выпустил изо рта последний огненный шар, такой большой, что отпрянули даже самые храбрые зрители, затем отложил факелы в сторону и стал жонглировать мячиками. Он подбрасывал их так высоко, что люди запрокидывали головы, ловил и коленкой снова посылал их ввысь. Его руки двигались стремительно, как будто их дёргали за невидимые нити, мячики неожиданно выскакивали у него из-за спины, словно ниоткуда — маленькие танцующие шарики… Всё казалось лёгким, невесомым, чудесной игрой, если бы не лицо Сажерука. Среди круговерти мячиков оно оставалось серьёзным, будто не имело никакого отношения к танцующим рукам, к их сноровке, к их беззаботной лёгкости. Мегги спросила себя, по-прежнему ли у него болят пальцы. Они всё ещё были красные, но, возможно, на них просто падал отсвет огня.

Когда Сажерук нагнулся и вновь запихал свои мячики в рюкзак, зрители разошлись не сразу, но в конце концов остались только Мо и Мегги. Фарид сидел на мостовой и подсчитывал собранные деньги. Он выглядел счастливым, словно никогда в жизни ничем иным не занимался.

— Значит, ты всё ещё здесь, — сказал Мо.

— Почему бы и нет?

Сажерук собрал свои вещи: две бутылки — их он использовал ещё в саду Элинор, потухшие факелы, плевательницу, содержимое которой небрежно выплеснул прямо на мостовую… Он приобрёл себе новую сумку — старая, очевидно, осталась в деревне Каприкорна. Мегги подошла к рюкзаку, но Гвина там не было.

— Я надеялся, что ты давно ушёл отсюда — в такое место, где Баста тебя не найдёт.

Сажерук пожал плечами.

— Сначала мне надо раздобыть ещё немного денежек. Кроме того, мне нравится здешняя погода, и тут больше людей останавливается посмотреть моё представление. И народ здесь щедрый. Правда, Фарид? Какова на этот раз добыча?

Мальчик вздрогнул, когда Сажерук обернулся к нему. Он совсем позабыл про чашу с деньгами и как раз собирался засунуть в рот горящую спичку. Он мигом её погасил. Сажерук едва сдержал улыбку.

— Он во что бы то ни стало хочет научиться играть с огнём. Я показал ему, как работать с маленькими тренировочными факелами, но он очень спешит. Поэтому вечно у него на губах волдыри от ожогов.

Мегги украдкой взглянула на Фарида. Он делал вид, что не обращает на неё внимания, и засовывал вещи Сажерука обратно в сумку, хотя Мегги была уверена, что он ловил каждое слово их разговора. Дважды она поймала взгляд его тёмных глаз, и на второй раз он так резко отвернулся, что чуть не уронил одну из бутылок Сажерука.

— Эй, ты, поосторожней! — набросился на него Сажерук.

— Надеюсь, ты остался здесь не по иной причине? — спросил Мо, когда Сажерук снова повернулся к нему.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Сажерук. — Ах, да, я понял. Ты думаешь, я могу вернуться туда из-за книги? Ты меня переоцениваешь. Я трус.

— Не говори глупостей. — В голосе Мо прозвучало раздражение. — Элинор сегодня едет домой.

— Я рад за неё. — Сажерук бесстрастно смотрел на Мо. — А ты? Ты с ней не едешь?

Мо посмотрел на окрестные дома и покачал головой.

— Я хочу кое-кого навестить.

— В этих краях? Кого же? — Сажерук просунул руки в короткие рукава пёстрой рубашки, разрисованной большими цветами, которая плохо шла к его обезображенному шрамами лицу.

— Есть человек, который, очевидно, владеет ещё одним экземпляром. Ты же знаешь…

На лице Сажерука не дрогнул ни один мускул, но пальцы выдали его волнение. Вдруг они перестали застёгивать рубашку — у них это просто не получалось.

— Этого не может быть! — сказал он хрипло. — Каприкорн не мог упустить из виду ни одного экземпляра.