Гарри Тагмен тяжело захохотал, сам толком не зная, почему. В наступившей тишине Макгайр громко рыгнул и на мгновение потерял нить.

— Литература, литература, Дик! — провозгласил он внушительно. — Она погубила не одного прекрасного хирурга. Ты слишком много читаешь, Дик. «А Кассий тощ, в глазах голодный блеск». Ты слишком много знаешь. Буква убивает дух, как тебе известно. А я… Дик, ты когда-нибудь видел, чтобы я вынул то, чего не вложил бы обратно? Во всяком случае, я всегда оставляю им что-то для дальнейшего, ведь так? Я не ученый, Дик. У меня никогда не было твоих возможностей. Я мясник-самоучка. Я плотник, Дик. Обойщик. Я механик, водопроводчик, монтер, мясник, портной, ювелир. Я драгоценный камень, неотполированный алмаз, Дик. Я практический человек. Я вытаскиваю их механизм, поплевываю на него, подчищаю грязные края и посылаю их жить дальше. Я экономничаю, Дик. Я выбрасываю все, чем не могу воспользоваться, и использую все, что выбрасываю. Кто сделал Папе копчик из сустава его же пальца? Кто научил собаку выть? Ага! Вот потому-то губернатор и выглядит так молодо. Мы набиты ненужными механизмами, Дик! Целенаправленность, экономичность, энергия! Есть у вас в доме фея? Ах, нет! Так употребляйте чистоль «Золотые Близнецы»! Вот спросите Бена — он знает!

— Бог мой! — сухо усмехнулся Бен. — Нет, только послушать!

Через две двери, прямо напротив почтамта, Пит Маскари с гофрированным громом поднял железные ставни своей фруктовой лавки. Жемчужный свет прохладно лег на архитектурные сооружения из фруктов, на пирамиды краснобоких зимних яблок, на резкую желтизну флоридских апельсинов, на лиловые гроздья винограда, уложенные в опилках. Из лавки донесся душноватый аромат лежалых фруктов — дозревающих бананов, яблок в ящиках — и кислый запах пороха: витрины были заполнены римскими свечами, букетами ракет, огненными колесами, кургузыми зелеными «Веселыми озорниками», членовредительскими «Джеками Джонсонами», красными шутихами и крохотными, едко пахнущими пакетами бенгальских огней. Свет на мгновение озарил пепельную трупность его лица, жидкий сицилийский яд его глаз.

— Не трогай виноград. Бери бананы!

В сторону площади проехал трамвай, выкрашенный к весне в игрушечную зеленую краску.

— Дик, — сказал Макгайр, немного трезвея, — сделайте сами, если хотите.

Рейвнел покачал головой.

— Я буду ассистировать, — сказал он. — Оперировать я не буду. Таких операций я боюсь. Это ваша работа, трезвы вы или пьяны.

— Убираете опухоль из женщины, а? — спросил Коукер.

— Нет, — сказал Дик Рейвнел. — Убираем женщину из опухоли.

— Держу пари, она весит ровно пятьдесят фунтов, — внезапно сказал Макгайр с профессиональным интересом.

Дик Рейвнел еле заметно поморщился. Прохладный порыв юного ветра, чистого, как козленок, обдул его лицо. Толстые плечи Макгайра тяжело всколыхнулись, как под ударом холодной воды. Он словно проснулся.

— Я хотел бы принять ванну, — сказал он Дику Рейвнелу. — И побриться. — Он потер ладонью заросшее пятнистое лицо.

— Хью, вы можете воспользоваться моей ванной в отеле, — сказал Джефф Спо, заискивающе поглядев на Рейвнела.

— Я воспользуюсь больничной ванной, — сказал Макгайр.

— Времени у вас как раз, — сказал Рейвнел. — Ну так идемте же! — нетерпеливо воскликнул он.

— Вы видели, как Келли делал такую операцию в больнице Гопкинса? — спросил Макгайр.

— Да, — сказал Дик Рейвнел. — Но сначала он долго молился. Чтобы его локтю была ниспослана крепость. Пациент умер.

— А, к черту молитвы! — сказал Макгайр. — Этой бабе они пользы не принесут. Вчера она сказала, что я — подлый сукин сын, налакавшийся виски. Если это на строение у нее не прошло, она выкарабкается.

— Женщину с гор убить не так-то просто, — назидательно заметил Джефф Спо.

— Вы с нами? — спросил Макгайр у Коукера.

— Нет, спасибо. Надо и поспать, — ответил тот. — Старушка тянула черт знает сколько времени. Я думал, она никогда не кончит умирать.

Они пошли к двери.

— Бен, — сказал Макгайр прежним тоном, — передай своему старику, что я ему все бока обломаю, если он не даст Хелен передохнуть. Он не пьет?

— Ради всего святого, Макгайр, откуда я знаю? — взорвался Бен. — Или, по-вашему, у меня только и дела, что следить за вашими алкоголиками?

— Чудесная она девушка, малыш, — сентиментально сказал Макгайр. — Одна на миллион.

— Хью, ради бога, да идите же! — воскликнул Дик Рейвнел.

Четверо медиков вышли в жемчужный свет. Город выступил из сиреневой темноты, обмытый и чистый. Весь мир казался юным, как весна. Макгайр пошел через улицу к автомобилю Рейвнела и с удовольствием утонул в кожаном сиденье, взбодренный его прохладой. Джефф Спо рванулся от тротуара под гром выхлопов, приветственно махнув рукой.

Гарри Тагмен восхищенно поглядел на обмякшую грузную фигуру Хью Макгайра.

— Разрази меня бог! — хвастливо сказал он. — Бьюсь об заклад, он делает самые дьявольские операции.

— Ну, — убежденно сказал раздатчик, — он ни черта не стоит, пока не заложит за воротник кварту кукурузного виски. Дайте ему выпить, и он отчикает вам голову напрочь, а потом приставит на место, а вы ничего и не заметите.

Когда Джефф Спо с ревом умчался прочь, Гарри Тагмен сказал завистливо:

— Поглядите-ка на этого сукиного сына. Мистер Вандербильт, да и только. Черт знает что воображает о себе, верно? И врет без остановки. Бен, как по-твоему, он действительно был у Хильярдов?

— О, бога ради! — раздраженно сказал Бен. — Откуда я знаю? Ну, был, не был — какая разница? — в ярости добавил он.

— Крошка Моди наверняка выдаст завтра колонку своей лабуды, — сказал Гарри Тагмен. — «Золотая молодежь», как она выражается. Черт! Это у нее все — от молоденьких сучек, которые только-только надели панталончики, до старика Редмонта. Ну, если Сол Гаджер принадлежит к золотой молодежи, Бен, то мы с тобой еще учимся в начальной школе. Еще бы, черт подери! — убежденно сказал он ухмыляющемуся раздатчику. — Он был уже лыс, как свиной хрящик, еще когда началась испано-американская война.

Раздатчик засмеялся.

Пенясь блистательным вдохновением, Гарри Тагмен начал импровизировать:

— «Вчера золотая молодежь провела очаровательный вечер на балу-банкете, данном в Сопельвуде, прелестной резиденции мистера и миссис Кларенс Фыркинс, в честь их младшей дочери Глэдис, которая начала выезжать в этом сезоне. Мистер и миссис Фыркинс в сопровождении своей дочери приветствовали каждого прибывающего гостя на пороге, воскрешая лучшие старинные традиции южной аристократии, а тем временем одаренная сестра миссис Фыркинс — мисс Кэтрин Хипесс, известная в местном кругу золотой молодежи как Лихая Кэт, наблюдала за сдачей в гардероб пальто, накидок, подпруг и драгоценностей.

Обед был подан ровно в восемь часов, и в восемь сорок пять гости уже пили кофе и минеральную воду. Легкая закуска из девяти блюд была приготовлена Артаксерксом Пападополосом, известным кондитером, поставщиком съестных припасов и владельцем кафе „Бижу“ для дам и господ.