Я подхожу к бюро и начинаю рыться в ящиках. Понятия не имею, что ищу, и натыкаюсь лишь на чистые блокноты и открытки, скрепки, конверты, десятки шариковых ручек.

Зря я столько выпила! Пол начинает вращаться, и я хватаюсь за столбик кровати, чтобы не упасть. Сознание становится вязким, мысли текут медленно. Смотрю на двуспальную кровать, внезапно ослепленная слишком ярким образом Эл и Росса вместе. У прикроватного столика замечаю кожаный саквояж и с радостью отвлекаюсь на него. Вожусь с тугими пряжками. Внутри какие-то бумаги и толстая пластиковая папка. По всей длине корешка золотыми буквами напечатано «Саутваркский университет», сверху – сине-красный герб. Вот удача!

ПСИХОЛОГИЯ ПСИХОФАРМАКОЛОГИИ: ПСИХОАКТИВНЫЕ ПРЕПАРАТЫ: ХОРОШАЯ И ПЛОХАЯ МЕДИЦИНА;

ЭФФЕКТИВНОСТЬ И БЕЗОПАСНОСТЬ ПСИХОАКТИВНЫХ МЕТОДОВ ЛЕЧЕНИЯ

2 АПРЕЛЯ, 09:00—3 АПРЕЛЯ, 16:00, 2018

САУТВАРКСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ, СЕНТ-ДЖЕЙМС-РОУД, ЛОНДОН

Просматриваю расписание конференции, аннотации докладов, список участников. Вспоминаю слова Росса: «Когда я вернулся, она уже часов пять как пропала», – и нахожу страницу с контактами. Первым номером значится телефон и электронный адрес профессора Кэтрин Вард, заведующей кафедрой фармацевтики и фармакологии.

Сажусь на кровать, достаю телефон, выхожу в интернет и завожу новый почтовый ящик. Когда не удается зарегистрировать его на ДИ Кэйт Рэфик, я добавляю букву «эм» в качестве среднего инициала. Понятия не имею, как подделать адрес электронной почты, к тому же я слишком пьяна, чтобы пытаться это выяснить прямо сейчас. Надеюсь, профессор Кэтрин Вард не удивится тому, что детектив-инспектор полиции использует сервис Gmail. Мне плевать, поймают меня или нет. Если я нарушаю закон, то и черт с ним. Я должна узнать правду! Письмо короткое: прошу подтвердить факт посещения Россом конференции и сообщить, когда он прибыл и отбыл. Нажав «Отправить», я тут же об этом жалею.

А затем начинаю новое письмо к адресату john.smith120594.

«Мышка, я знаю, что Эл мертва. Прости, что не поверила тебе. Прошу, давай встретимся!»

Поднимаюсь с кровати, уже не так сильно шатаясь, и убираю папку в саквояж. Возвращаюсь на лестничную площадку. В доме все еще непривычно тихо. Волосы на руках встают дыбом, кожа зудит: я смотрю на темный коридор между кафе «Клоун» и Башней принцессы. За матово-черной дверью в самом конце – спальня номер три, комната Синей Бороды. Она притягивает меня, совсем как в детстве манила высота – головокружительное предвкушение падения. И вдруг телефон в кармане начинает вибрировать. Я протяжно вскрикиваю, выуживаю его и отвечаю не глядя.

– Кэт! Слава богу, ты наконец ответила!

– Чего тебе надо, Вик? – голос еще дрожит, но я уже чувствую себя глупо.

– Я… – Он долго молчит. – Я услышал про Эл, и…

– Ничего, – говорю я. – Спасибо. Я…

– Нет! Ты не понимаешь… – сигнал прерывается, раздается шипение и рев. – … кое-что тебе сказать… Я не знаю… – слова заглушает рев сирены, потом звучит гудок.

– Вик, я тебя не слышу. Где ты?

– А ты где?

Стоя в лучах золотистого света, падающего с Уэстерик-роуд, я медленно кружусь на месте.

– Я наверху.

– Кэт, послушай… – его голос исчезает, потом врывается в трубку. – … должна уйти!

– Почему? – Я перестаю двигаться, но стены продолжают кружиться.

– …не могу. Прости! Мне так… ты должна мне поверить!

– Почему? – Желудок сжимается, и я отвлеченно гадаю, не стошнит ли меня прямо сейчас.

– Кэт… – На заднем фоне раздаются крики, рев проезжающей мимо большой машины, наверное, грузовика. – … меня слышишь? Ты должна скорее уйти из этого дома!

И тут он исчезает. Я остаюсь одна в тишине под стеклянным шаром, свисающим с потолка, перед закрытыми дверями в узком темном коридоре. Одна в доме. Качаю головой и спокойно спрашиваю:

– Куда же мне идти?

И вдруг я ощущаю мощный рывок и оказываюсь в Зеркальной стране. Мне больно, горло охрипло от крика, и я стою на четвереньках в темноте. Шторм отшвырнул нас с главной палубы на оружейную, он яростно ревет и не дает Эл дышать.

Нет, не так.

На четвереньках стоял дедушка. Он оттолкнул меня так сильно, что я ударилась головой о палубу и искры из глаз посыпались, но при этом я продолжала видеть покрасневшее лицо Эл, выпученные глаза, дедушкины руки на ее шее, капающий с носа пот. Я продолжала слышать крики мамы: «Оставь их в покое!» Она тоже охрипла, потому что это была ночь после кафе «Клоун» и комнаты Синей Бороды, последняя ночь в Зеркальной стране. Последняя ночь нашей первой жизни.

Я пытаюсь вырваться, вернуться обратно – и тут мама с криком проносится сквозь меня, словно призрак. Она встает позади дедушки, поднимает над головой здоровую руку, в которой держит кормовой фонарь с «Сатисфакции». Дедушка оборачивается, смотрит на нее с усмешкой, подмигивает и говорит: «А ну-ка опусти, девонька». Мама не слушается. Она бьет его фонарем прямо по макушке. Снова и снова, пока звук не перестает быть твердым, коротким и белым, пока он не становится мягким, длинным и медно-темным.

– О боже!

Я стою на четвереньках на верхней площадке лестницы и дышу тяжело и быстро, как после пробежки. По спине бежит холодный пот.

Дверь в холл открывается, потом захлопывается, и я поспешно встаю. Голова кружится, стены вращаются.

– Кэт? – окликает Росс. – Ты наверху?

Я сглатываю, хватаюсь за перила. Опьянения как не бывало. Я чувствую себя больной, я взбудоражена и совершенно трезва. Головокружение возвращается, я стараюсь не обращать на него внимания. Оно не имеет ко мне ни малейшего отношения, как и тот страшный, мокрый, мягкий звук.

Росс ждет у подножия лестницы. Я выхожу в холл, и он бросается мне навстречу, крепко обнимает.

– Привет, блондиночка!

И мне ничего не остается, кроме как позволить ему меня обнять, вдохнуть его запах всей грудью, почувствовать, как исчезают тяжесть, страх и неуверенность. Я ненавижу себя за это, я боюсь сама себя, но ничего не могу поделать.

Росс сжимает меня в объятиях, потом отстраняется и гладит по щеке. Он снова плакал – глаза красные, лицо мокрое, волосы растрепаны ветром.

– Я гулял, – признается он. – Просто ходил кругами.

В горле ком. Все, что говорили Мари и Вик, все, что я думала, подозревала, старалась утопить в водке, – все обращается в прах, когда он стоит передо мной и смотрит на меня так, как не смотрел никто и никогда. Росс знает – точнее, всегда знал, – что происходило в этом доме, и все же смотрит на меня как ни в чем не бывало!

Поверить не могу, что он обижал Эл. Да в это даже полиция не верит!

И я чувствую свою вину… За то, что хотела его, была с ним, сомневалась в нем. За то, что я сделала ради этого. Мне горестно за двух детей, над которыми измывались, пока они не перестали понимать, что происходит. За то расплавленное, блестящее, изъеденное морскими гадами тело под синей хирургической простыней в городском морге Эдинбурга. За сестру, которая держала меня за руку, когда мы засыпали, и всегда делила со мной боль, кошмары и хрупкую надежду. За нашу бедную, замученную, безумную маму, стоящую на коленях над телом дедушки. Рот перекошен, глаза черные, холодные, спокойные и яростные.