Утирая выступившую испарину и уже догадываясь, что сейчас там увижу, я осторожно выбрался на лестничную клетку и, аккуратно притворив дверь, осмотрел её.

Она вся была исполосована глубокими рытвинами, которые выглядели бы точь-в-точь как следы чьих-то громадных когтей, если считать сопротивление материалов лженаукой и допускать, что ороговевшие клетки кожи могут быть твёрже стального листа.

Я молча развёл руками, пытаясь придать своей физиономии обескураженное выражение и тем самым выгадать ещё чуть-чуть времени. Изобрести ни одного мало-мальски правдоподобного объяснения состояния моей двери я не мог, да и врать милиции с ходу как-то побаивался.

Набатчиков выбил из пачки сигарету, чиркнул металлической зажигалкой и затянулся, ощупывая меня взглядом. Глаза у него были недобрые, глубоко посаженные, а тяжёлые надбровные дуги дополняли их сходство со смотровыми щелями в танковой броне. Выпустив облако гари, майор развернулся и пополз в наступление.

— Как спалось? — он тягуче сплюнул в белую пыль.

— Тревожно. Так трясло, — пожаловался я.

— А больше ничего не слышали? Крики, может быть? Звуки странные какие-нибудь?

— На улице, кажется, кричал кто-то, но я не обратил особого внимания. Понятное дело, землетрясение. Видите ли, — на моё плечо, наконец, села муза, и я ощутил прилив вдохновения, — в последние дни я скверно спал и вчера решил принять снотворного. Переборщил, кажется: даже когда тряхнуло, не смог себя заставить подняться с постели, так что всё было сквозь сон. Пока не очнулся вот, с вашей помощью, надеялся, что мне всё это вообще померещилось. Димедрол пил, — уточнил я на всякий случай.

Тут майор, заслонявший своим корпусом ведущий вниз лестничный пролёт, дал задний ход, и я судорожно глотнул воздуха: на межэтажной площадке темнело огромное багровое пятно, очерченное мелом.

— Соседка ваша, — кивнул на пятно Набатчиков, стряхивая пепел. — Разодрана в клочья, грудная клетка вспорота. Пикантная деталь: сердца нет. Это не вы, случайно? Шучу, шучу, — не утруждая себя улыбкой, добавил он.

— Боже… — я потёр рукой глаза и только тогда обратил внимание, что и сам весь покрыт известью; в горле запершило.

Дверь соседской квартиры приотворилась, из неё показался ещё один оперативник, высокий, чернявый, кадыкастый — внешне совершенно непохожий на Набатчикова, и в то же время неуловимо его напоминающий. Мне подумалось, что ГУВД, да и вообще всё то, что в нашей стране принято с анатомической иронией именовать «органами», должно быть, подвергает ауру своих сотрудников некой чеканке, в результате чего им не надо даже предъявлять гражданам свои удостоверения — те и так всё сами чувствуют на астральном уровне.

— Ничего не понимаю, — негромко обратился второй к майору. — Дверь открыта, квартира нетронута. По пыли идут следы до выхода. Здесь ты сам всё видел, у нас это отснято, — отпечатки её тапок на лестничной клетке, и полоса эта по ступеням, когда её тащили. Больше никаких следов нет. Что вы слушаете, это вас не касается! — прищурился он, глядя на меня.

— Тогда я пока умоюсь, с вашего позволения?

Воду в кране я пустил совсем тоненькой струёй, чтобы она не заглушала долетавшие через открытую дверь обрывки разговора:

«… что напоминает… в цирке тигр дрессировщика порвал… приезжал, ещё когда работал… тут не человек… цирк, зоопарк позвонить… некоторые богатые чудаки в квартирах держат…»

«…следов нет… тётки отпечатки повсюду, а этого… только когти вот на двери… почему у него?… что-то знает…»

Когда, натянув тренировочные штаны, я вернулся на лестницу, они уже успели определиться с тактикой.

— Мы вас пока беспокоить не будем. Вы подумайте, память напрягите. Димедрол, в конце концов, развеется ведь когда-нибудь. Телефончик свой оставьте, и наш запишите. Из Москвы пока никуда не пропадайте. И вот ещё что — складывается у нас такое впечатление, что до вас тоже пытались добраться. Знаете, всё-таки, как говорится — «Моя милиция меня бережёт». Вы не подумайте, что нам всё равно, у нас ведь тоже отчётность страдает. И два нераскрываемых убийства в одном доме для нас хуже, чем одно. С наступающим вас, — заключил майор, швыряя окурок мне под ноги.

Запираясь, я тоскливо подумал, что и сам был бы рад не пропадать никуда из Москвы, но обещать ничего не мог.

…Они недалеко ушли от истины: это был не тигр, а ягуар. Но делиться своими переросшими в уверенность предположениями с ними я так и не стал. Пусть их очерствелый мозг и сумеет воспринять их, и даже поверить моей истории, — что с того? Служебные инструкции МВД не описывают способов борьбы с майянскими оборотнями… Против них, наверняка, бессильны даже серебряные пули и прочие народные средства, упоминаемые в европейской мифологии.

Угроза была теперь более реальной, чем когда-либо. Моя несчастная соседка поплатилась только за то, что первой вышла из своей квартиры после землетрясения, совпавшего по времени с пришествием чудища, посланного, чтобы покончить со мной. Моя авантюра стоила жизни невинному человеку, и это само по себе уже было достаточным основанием задуматься о том, имею ли я право её продолжать.

Наконец, я просто боялся. Мне то казалось, что я уже переступил рубеж, до которого можно ещё было делать выбор: словно хотел полюбоваться с канатного мостика на протекающую внизу горную реку, но сорвался, и теперь меня уносит течением; то вдруг я начинал говорить себе, что всё ещё можно отыграть назад, передумать, отступить, спастись.

Задремать у меня больше не получилось, несмотря на то, что спал я всего несколько часов. Всё утро я провёл с веником и тряпкой, подметая полы и вытирая пыль с мебели, очищая квартиру от обвалившейся штукатурки с такой тщательностью, словно хотел одновременно стереть следы землетрясения из памяти, чтобы и дальше можно было закрывать глаза на самые очевидные доказательства моих гипотез, выпросить прощения у демонов и вернуться к обычному моему существованию.

К тому моменту, как моё жилище снова обрело прежний вид (оставалось только побелить потолок), мне почти удалось в сотый раз договориться с собой о прекращении работы над книгой. И тут в прихожей вкрадчиво запиликал телефон.

— Дмитрий Алексеевич? — голос принадлежал молодой девушке.

Я почему-то сразу решил, что она должна быть очень красива; таким вот будоражащим воображение тембром обладают ведущие утренних программ на радио. Их, должно быть, специально отбирают по всей стране, доверяя им непростое, ответственное дело: с нежностью и осторожностью сапёра будить невыспавшихся, похмельных сограждан. Она ещё не успела ничего сказать, а я был готов уже со всем согласиться.

— Вас беспокоят из бюро переводов «Акаб Цин». У нас для вас новый заказ. Вы не могли бы подъехать, как только завершите работу над предыдущим? И, пожалуйста, постарайтесь сделать это до тридцать первого числа, а то в Новый Год мы не работаем, из-за ритуалов.

— Хорошо, — механически отозвался я.

— Замечательно. Тогда мы вас ждём, — её голос звучал доброжелательно, почти ласково, как если бы я позвонил по телефону доверия.