– Да. Они исчезли! Я зарисовывал ее профиль и анфас, но ничего не осталось. Агнес, ты брала их?

– Вот еще глупости!

Миссис Норидж быстро просмотрела оставшиеся наброски. Она мысленно отдала должное твердой руке и глазомеру художника. Рисование, несомненно, было отдушиной Роберта-Персиваля за те два года, что он провел под присмотром миссис Марш, и он добился больших успехов. «Выраженные способности, – сказала себе миссис Норидж (она избегала слова «талант» применительно к детям). – Нужно будет поговорить об этом с его матерью».

– Может быть, сама Абигайль их утащила? – хихикнула девочка. – Ей не понравилось, что ты изобразил ее с кривым носом! Ночью она придет и откусит твой собственный!

* * *

Полковник Френсис Малкотт, сын покойного Персиваля Малкотта и полноправный владелец поместья, был не из тех людей, что склонны всерьез выслушивать истории о смеющихся куклах. Но и к его супруге миссис Норидж не спешила идти. Она воочию представила, как бледность покрывает лицо леди Джулии и как она стенает о горькой судьбе сына – сына, что закончит свои дни в Бедламе. Возможно, обостренную впечатлительность Роберт-Персиваль унаследовал от матери.

Сестра полковника, леди Глория, вышла замуж за своего кузена, носившего ту же фамилию; таким образом, все Малкотты собрались под одной крышей. В молодости Глория Малкотт была красива, о чем свидетельствовал портрет кисти самого Винтерхальтера, однако ее красота тяготела более к воинственной мощи валькирий, нежели к робкой прелести фей. С течением лет ее фигура приобрела внушительность, какой позавидовал бы и ее брат, полковник. Все вышесказанное описывает в большей степени не саму леди Глорию, но ее супруга, Эдгара Малкотта, ведь характер выковывается в испытаниях.

Эдгар часто вздрагивал без повода, боялся лошадей и собак, много читал, предпочитая немецких философов. Привычка сутулиться, заворачивая плечи внутрь, придавала ему сходство с нахохлившейся цаплей. Он редко имел ясно составленное мнение о чем-либо, чем раздражал кузена и выводил из себя жену.

Был ли он одинок? У многих мистер Малкотт вызывал безотчетную симпатию, и кое-кто с большей охотой приглашал в гости Эдгара, а не его представительного кузена. Сам того не зная, он завоевал уважение миссис Норидж, стоило ей услышать, что не кто иной, как Эдгар, подарил Агнес и Роберту теннисные ракетки и настоял, чтобы в саду обустроили площадку для игры. Он был очень привязан к детям, ненавидел миссис Марш, а день ее увольнения отметил, напившись и выкрикивая оскорбления с крыши особняка, куда выбрался в костюме Адама. Определенно, мистер Малкотт был способен на бунт, пусть и запоздалый.

К тому же именно Эдгар приобрел Абигайль. Быть может, он подскажет, что могло произойти с куклой?

* * *

– Это какой-то розыгрыш? – Эдгар Малкотт выглядел не на шутку раздосадованным. Волосы прилипли к его взмокшему лбу, он уставился на миссис Норидж, часто мигая.

– Простите, мистер Малкотт. Мальчик сказал, что…

– Роберт – известный выдумщик! – раздраженно перебил Эдгар. – Вас взяли не для того, чтобы вы потакали его… его… фантазиям! Вы отрываете меня от дел – и ради чего!

Миссис Норидж заверила, что больше не позволит себе ничего подобного.

– Простите мою дерзость, мистер Малкотт. Кукла удивительно хороша. Не удивительно, что Роберт так увлекся ею.

– Я приобрел ее у частного мастера. – Эдгар несколько смягчился, видя раскаяние гувернантки. – Вернее, его наследника. Тот распродавал коллекцию на ярмарке в Бертишире… Хотя там была лишь одна кукла… Неважно.

Миссис Норидж почтительно осведомилась, не будет ли ей позволено узнать имя мастера, раз на кукле нет клейма, но Эдгар Малкотт вновь начал багроветь, и она сочла за лучшее ретироваться.

«Что за мастер не ставит свое имя на собственном произведении? – спросила себя гувернантка. – Тем более столь достойном! Абигайль сделала бы честь любому кукольнику».

Проведав детей и убедившись, что их послеобеденный сон крепок и спокоен, миссис Норидж спустилась в подвал. Здесь кипела жизнь. Из разделочной в коптильню тащили свиные окорока на огромных подносах, в кухне стоял чад, в котором, как демоны в аду, метались кухарка и две ее помощницы. В гладильной комнате Энни ловко орудовала тремя утюгами, один другого меньше, чтобы на выходном платье леди Глории была отглажена каждая оборка, не говоря уже о воротничке. К ужину начинали готовиться сразу после обеда, а к обеду – днем ранее. Посудомойка гремела кастрюлями, натирая отмытую медь лимонным соком и солью, чтобы блестела как новая.

Над всем этим царила Сара Берк. Как к любой экономке, пусть никогда и не бывшей замужем, обращаться к ней следовало «миссис».

Миссис Берк управляла своим небольшим королевством такой твердой рукой, что даже леди Глория, желая сорвать на ком-нибудь дурное настроение, старалась подыскать другой объект. Что-то в облике и манерах экономки подсказывало, что она не станет держаться за место, если решит, что ее недостаточно ценят. Служанки боялись ее как огня. Молоденькую горничную, завившую волосы, миссис Берк уволила в ту же минуту, как увидела ее кудряшки. Служанка должна носить волосы гладко расчесанными и на прямой пробор. Подражать леди – это грубое нарушение устоявшегося порядка вещей!

И вещи в мире Сары Берк продолжали стоять на своих местах.

Увидев направлявшуюся к ней миссис Норидж, экономка насторожилась. Что еще нужно здесь этой вороне?

– Миссис Берк, у меня по чистой случайности оказалась коробка пирожных из кондитерской Пьеретто, – сказала миссис Норидж, верная своему правилу не разводить долгих бесед. – Не согласитесь ли вы выпить со мной чаю? Пирожные исключительно свежи.

Миссис Берк заколебалась. Она не одобряла поведения гувернантки, так запросто пригласившей ее к себе. Однако пирожные от Пьеретто соблазнили не одну даму.

– В коробке есть птифуры с фиалковым кремом, – добавила миссис Норидж будто бы между прочим, и это окончательно решило дело. Что предрассудки по сравнению с птифурами!

– Я буду у вас в четыре часа, – любезно сообщила миссис Берк, отчаянно пытаясь найти золотую середину между непринужденностью, которая могла бы показаться фамильярностью, и высокомерием.

– Вы окажете мне честь!

За чаепитием в своей комнате миссис Норидж повела беседу так просто и скромно, что миссис Берк была покорена. Не последнюю роль в этом сыграли птифуры и крошечные корзинки с марципановыми фруктами. Нечасто экономке доводилось лакомиться такими изысканными десертами!

Когда перешли к ореховым пирожным, миссис Норидж воздала должное умению, с которым миссис Берк вела хозяйство, и похвалила вышколенность слуг.

– Я всегда отвечаю головой за своих горничных, – с достоинством сказала экономка. – Не в упрек мистеру Чандлеру будь сказано…

Чанлдлер был дворецким. Недолгое знакомство позволило миссис Норидж заключить, что перед ней человек ограниченный и чванливый. Эдгара Малкотта он в грош не ставил, к жене хозяина относился немногим хуже, чем к хозяйской собаке, а перед леди Глорией лебезил и пресмыкался, что не мешало ему воровать ее кларет.