Не представляю, как сказать, зачем я пришел; как признаться, что наорал на брата и сестру. Зато разум услужливо подсовывает вопрос:

– Можно тебя спросить, Вив?

– Конечно, дорогой. И ты это знаешь. Я ведь – источник истины, преодолевающий цементные преграды, проникающий на самое дно и выплескивающийся на поверхность.

Виви смеется сама с собой.

– Скажи, Вив, как тебе кажется – у нас с тобой надолго?

– Думаю, да.

Мазок. Еще мазок. Еще. Еще. Виви даже не смотрит на меня.

– Знаешь, я представляю, как мы живем вместе в крошечной квартирке в большом городе, по утрам пьем кофе прямо в постели, и ты меня целуешь, прежде чем уйти на работу в стильный ресторан, а у меня свое ателье, я перешиваю винтажную одежду и потом продаю. Но не всю. Кое-что, самое стильное, оставляю себе. А потом я обнаруживаю, что беременна, и мы сначала хотим… черт, мы ведь еще так молоды, вот мы и… Но потом мы решаем: нет уж, что наше, то наше. И у нас рождается мальчик, и мы его всюду с собой берем. Крутимся, изворачиваемся, как настоящая городская семья.

Значит, у Вив на нас вот какие планы. Здорово звучит. И реалистично. У меня у самого мог бы быть такой примерно план на ближайшие два-три года. Большой город – чтобы отвлечься, работа – чтобы держаться в тонусе, подруга – чтобы было к кому приходить домой. Но Вив еще не договорила.

– Только тебе надо понять, мой дорогой, я всякое воображаю. Например, что мы отправились в Индию, и я прониклась индийской культурой, а тебе климат не подходит, и вообще, народу слишком много, поэтому ты возвращаешься в Штаты, а я остаюсь. Остаюсь, выхожу за индийца, ношу разноцветные сари, брожу по рынку, впитываю глазами яркость фруктов, блеск тканей. Или так: ты поступаешь в самый-самый престижный универ Восточного побережья, такой, знаешь, с дубами на зеленых лужайках, я приезжаю тебя навестить, но увлекаюсь твоим же профессором, и мы с ним, прямо у него в кабинете, на письменном столе… Но это не всё. Тебе опротивела твоя нынешняя жизнь, ты уезжаешь в долину Джексон-Хоул, поселяешься прямо в лесу, совсем один, сам добываешь себе пропитание охотой, рыбалкой и сбором ягод. Для меня это форменная драма, но я же понимаю, что отшельническая жизнь не по мне. Смиряюсь, но тоскую ужасно. И вот зимним вьюжным вечером я прямо вижу, как ты жаришь, к примеру, форель на открытом огне, в своей кухоньке, и мечтаю перенестись в этот твой домишко хоть на одну ночь.

Ну и как я должен реагировать? Ум за разум заходит. То я из Индии в Штаты возвращаюсь, то в крутом универе учусь, а Виви мне изменяет с моим же преподом, седым и высоколобым; то я вообще – отшельник в Джексон-Хоул.

– А наша поездка в Японию в твоих мечтах не фигурирует, Вив?

– Ах, мой милый, когда я думаю о Японии, я всегда себя и только себя одну там воображаю. Впрочем, не ропщи – может, я и навещу тебя в Джексон-Хоул! Пожалуй, на Рождество будет лучше всего. Не представляю Рождество в Верона-ков. Здесь же снега – кот наплакал! О, придумала! Мы сейчас отметим, в июле! Только подумай, какая будет потеха! Да, да, прямо сегодня! Где тут у вас магазин подарков? Должен же он быть!

Виви поворачивается ко мне, напрочь позабыв про холст. Эта ее роба; эти «дорогой» и «милый», да еще «потеха». Ничего себе лексикончик. Похоже, от черно-белого кино характер Виви сверкнул новой гранью.

– Сегодня первое августа, Вив.

– Да ты что? Как это я проморгала! Лето утекает сквозь пальцы, quelle tragique[9] … Увы! Оглянуться не успеешь, как снова в классе окажешься, и… – Виви делает глубокий вдох.

Пользуясь моментом, выпаливаю:

– Я наорал на Беку с Исааком.

– Знаешь, я пока не отказалась от мысли уговорить маму остаться в Верона-ков. Здорово было бы выпускной праздновать именно здесь…

Она продолжает молоть языком. Обнимаю ее за плечи, заставляю развернуться к себе, встретить мой взгляд.

– Вив. Ты меня слышишь? Я наорал на младших брата и сестру.

Веки и ресницы у нее так густо накрашены, что и глаз-то почти не видно.

– Да? А они это заслужили? Потому что, знаешь, порой приходится орать, иначе тебя не услышат. А порой нужно раскрыть легкие и выпустить слова наружу, потому что им тесно внутри. Понимаешь, о чем я? И…

– Нет, – говорю я, совершенно уничтоженный.

Разжимаю объятие.

– Нет, они это не заслужили. Они – всего лишь дети! Просто я устал от их распрей. Я их засранцами обозвал, представляешь?

– Слушай, ты не в курсе – магазин стройматериалов еще открыт?

– Что?

– Магазин стройматериалов. У меня проект завис, потому что краска вышла. Как без краски продолжать? Мне прямо сейчас надо пойти и купить все, а то работа стоит, а я…

Да, да, понимаю: у Вив скверная неделя выдалась. Я рад, что она занята делом; честное слово, рад. Но почему она меня не слышит? Может, ей надо все написать на бумаге? Разжевать?

– Вив. Я сорвался. Мне тошно. Я не знаю, что делать.

Она запрокидывает голову, пялится в потолок.

– Видишь ли, эта незаконченная роспись – она меня просто с ума сводит. Я должна сегодня же закончить, но как подумаю, что придется углы расписывать… Нет, я этого не вынесу. Мне сама мысль претит.

Понятно. Тебя, Джонас, задвинули. Один-единственный раз за сочувствием обратился – а она хоть бы вид сделала, что ей не все равно.

– Иди ты знаешь куда, Вив! Не понимаю, что я вообще здесь делаю.

– Ах, Джонас Дэниэлс! Что за выражения! – равнодушным тоном произносит Виви. – Ты тут не один такой, с проблемами, деточка.

– Нет, ты с ума сошла! Или ты пьяная?

– Я?

Виви резко разворачивается, глаза сверкают. Щелкает пальцами – и раз, и еще раз, и еще. Может, она под кайфом? Не похоже. Под кайфом люди обычно вялые.

– У меня прилив вдохновения, а ты тут со своими грязными словечками! Я не пьяна, а если и пьяна, то не от алкоголя, а от искусства, от музыки, от жизни.

В общем, она меня потеряла. Если совсем честно – отпугнула. Раньше я думал, это меня надолго не хватит; оказывается, у Вив тоже проблемы. Если через несколько минут прежняя, беззаботная Виви не вернется, не спасет меня – я пропал.

– Извини, Вив. Я рад, что у тебя эмоциональный подъем. У меня-то наоборот, полная задница; но это же пустяки. Кому я нужен?

– Джонас, перестань. Обращаешься со мной, как с отрицательным персонажем из пьесы «Жалей меня, как я себя». Тоже мне, сценарист нашелся. Я не главная злодейка; я не прекрасная принцесса. Я – это я; я никому не принадлежу. И нечего меня ПРИНИЖАТЬ! ПРЕКРАТИ. ГРОБИТЬ. МОЮ. ТВОРЧЕСКУЮ. ЭНЕРГИЮ.

Следует нереально громкий щелчок пальцами.