Допросы тоже обставлены с крайней учтивостью. «Я сижу в просто меблированном помещении, напротив — несколько офицеров. Они вежливы, говорят по-русски, немецки и французски и ведут себя так, словно собираются всего лишь попрактиковаться в иностранных языках.

В это время я ломаю себе голову над явными и скрытыми причинами моего странного ареста; сижу, внутренне сжавшись, как пружина, ожидая, что один из этих офицеров вот-вот заорет на меня и бросит в какую-нибудь сырую камеру. Ничего подобного, никто не вскакивает и не кричит, более того — ни одной угрожающей интонации в голосе. Вопросы их о том о сем: они болтают о литературе, музыке, театре и кино; и только вскользь интересуются, вмешивался ли Геббельс в театральные репетиции, насколько сильно диктовал условия кино, с какого времени Геринг и Геббельс стали соперничать на культурном поприще в Берлине, какие личные впечатления у меня от Гитлера, Геринга, Геббельса и Муссолини, что мне известно о Бормане, ближайшем доверенном лице и советнике Гитлера, и почему Генрих Георге так сильно симпатизировал нацистам, хотя до 1933 года был убежденным коммунистом…

На все эти вкрапленные в нашу беседу вопросы я отвечаю более или менее исчерпывающе. О Геббельсе могу рассказать многое, о Гитлере, Геринге и Муссолини меньше, а о Бормане вообще ничего. Я его никогда не видела.

При упоминании о Бормане офицеры становятся настойчивее, но я вынуждена их разочаровать».

Впрочем, есть и такая версия, что рейхслейтер Борман тоже был советским агентом. И окончил свои дни он не в Аргентине, а на просторной государственной даче в московском Серебряном Бору. Более того, даже погребен был на одном из престижных столичных кладбищ под настоящим именем…

Драматург-контрразведчик

Когда Чехова была доставлена в Москву, с ней неоднократно беседовал сам Меркулов, который помимо своей деятельности в спецслужбах имел склонность к написанию драматических произведений. Как известно, его перу принадлежали две пьесы. Первая была написана в 1927 году и повествовала о борьбе американских революционеров. Вторая, «Инженер Сергеев», была опубликована в 1941 году под псевдонимом Всеволод Рокк и посвящена подвигу рабочего, ушедшего на фронт. Эта пьеса успешно шла во многих советских театрах.

Сын Меркулова, Рэм Всеволодович, вспоминал, со слов отца, такой эпизод: «…в конце войны в Кремле проходил прием, на котором присутствовали Сталин, члены Политбюро, военные, писатели, артисты. Как руководитель госбезопасности отец старался находиться рядом с Иосифом Виссарионовичем. В какой-то момент Сталин подошел к группе артистов и завел с ними разговор. И тут одна артистка с восхищением воскликнула, мол, какие прекрасные пьесы пишет ваш министр (к тому времени наркомат госбезопасности был переименован в министерство). Вождя это очень удивило: он действительно не знал, что отец пишет пьесы, которые идут в театрах. Однако Сталин не пришел в восторг от такого открытия. Наоборот, обращаясь к отцу, он строго произнес: «Министр государственной безопасности должен заниматься своим делом — ловить шпионов, а не писать пьесы». С тех пор папа уже никогда не писал: как никто другой, он знал, что слова Иосифа Виссарионовича не обсуждаются».

Кроме того, Меркулов участвовал в редактуре доклада «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье», с которым Лаврентий Берия выступал в 1935 году, подготовил для «Малой советской энциклопедии» статью о Л. П. Берии.

Меркулов и Ольга Чехова были знакомы давно — еще с 1940 года, со времен визита в Берлин советской делегации во главе с Молотовым. Английский историк Энтони Бивор в книге «Тайна Ольги Чеховой» подробно описывает, как произошла та встреча на обеде в советском посольстве. Гитлера на обеде не было, но присутствовали фон Риббентроп, рейхсмаршал Герман Геринг и Рудольф Гесс. «В какой-то момент, — пишет Бивор, — Ольгу Чехову отвели в сторону… и представили Меркулову…», которого британец именует на тот момент восходящей звездой большевистского режима. Бивор переработал немало документов и мемуаров, однако ему пришлось признать, что либо роль Ольги Чеховой в делах разведывательных была не так значительна, либо очень хорошо замаскирована. Поэтому он вынужден оговориться, что без материалов НКВД невозможно с точностью сказать, принес ли этот источник информации много пользы Сталину. Однако он предполагает: «…конечно, она была очень удобна для того, чтобы давать информацию по двум самым важным вопросам для советской разведки — стремлению Сталина знать, откуда у Гитлера столько сил, и вопрос наличия в Германии влиятельных людей, пытавшихся убедить руководство не нападать на Советский Союз…»

Иногда Бивор называет Чехову «просто выскочкой», но признает, что, хотя документальных свидетельств ее работы на разведку у него нет, однако весьма красноречив тот факт, что советская власть даже в суровые военные годы «из семьи Книппер не тронула никого». А после возвращения из Москвы актриса получила в подарок охраняемый НКВД особняк в берлинском Фридрихсхагене.

«Как часто бывает, ни то ни другое нельзя считать целиком правдой. Ольга Чехова принимала приглашения на нацистские приемы частью для того, чтобы обеспечить себе карьеру, частью из любопытства. Она не была ни наци, ни коммунисткой, — утверждает Бивор и добавляет, что Ольга просто «всегда стремилась выжить и ради этого могла при необходимости пойти на любую сделку». Собственно, книга Бивора о Чеховой и представляет собой не столько захватывающее шпионское повествование, сколько историю о борьбе за выживание.

И это неудивительно. Даже многоопытному агенту при столкновении с представителями пусть и своих, но просто других спецслужб приходится думать именно о выживании… А уж тем более при разговоре с самим Меркуловым. «Ольге Чеховой пришлось выслушивать его рассуждения о проблемах реализма в киноискусстве, о системе Станиславского, — пишет Василий Скоробогатов. — Остросюжетная драма Всеволода Рокка «Инженер Сергеев» стояла в репертуаре МХАТа и пользовалась немалым успехом у молодежи, особенно студентов технических вузов. В ней, кроме интриги, трудно было не усмотреть «большой политики». А интрига… Автору не пришлось высасывать ее из пальца, он жил в атмосфере гораздо более изощренных интриг и провокаций. Ольга Чехова попросила текст пьесы у автора и накануне прочла ее. Она с похвалой отозвалась о сюжетной линии драмы. Насчет интриг… Меркулов в них сам запутался и при Н. С. Хрущеве на суде получил соответствующую статью УК РСФСР и был расстрелян».

На протоколах московских бесед с Ольгой Чеховой Берия поставил резолюцию: «Тов. Абакумов. Что предполагаете делать в отношении Чеховой? Лаврентий Берия».

Ответ можно определить по дальнейшим событиям. 26 июля 1945 года Ольгу Чехову доставили обратно в Берлин. Устно Абакумову было передано распоряжение позаботиться о том, чтобы актриса и ее близкие не испытывали ни в чем недостатка. Приказ был выполнен: актрису снабжали продовольствием, отремонтировали ее дом, предоставили полную свободу передвижения и в восточной, и в западной зоне оккупации, обеспечили охрану всех членов семьи.

Практически сразу после окончания боевых действий комендант Берлина Берзарин и другие представители советской военной администрации получили свыше распоряжение всячески заботиться об актрисе. Если верить Скоробогатову, который сам был участником событий, генералу подобное поручение было не по душе. Возможно, артистка это почувствовала, по крайней мере, как свидетельствует биограф Берзарина, «Василий Иванович Качалов, народный артист СССР, с которым Н. Э. Берзарин был знаком с весны 1941 года, пытался по телефону «растопить лед», звонил из Москвы в Берлин, разговаривал с Николаем Эрастовичем. Мол, посодействуйте… Последовал холодный ответ: «У этого прекрасного дитяти заступников, нянек хоть отбавляй. Говорите, Василий Иванович, о ком-нибудь другом, — заметил комендант. — По моему распоряжению, Василий Иванович, ее обслуживает адъютант-москвич, образованный офицер в чине полковника. Что ей еще требуется?» Качалов растерянно извинился, и разговор прервался».