Василий Скоробогатов описывает и такую сцену, связанную с Чеховой: «При выходе из комендатуры у ворот я оказался рядом с раскуривавшим трубку писателем Константином Симоновым. С ним единственный раз я встречался летом 1942 года на Волге, в селении Садки, в штабе 4-й танковой армии. Он же здесь взглянул на меня, как на старого знакомого. Пожал руку и спросил:

— Не под вашей ли опекой находится Ольга Чехова?

Я несколько подрастерялся и ответил:

— Никак нет, Константин Михайлович!

Симонов, подумав, произнес:

— Ах, вспомнил, она во владениях полковника Бушина.

Бушин — бывший мой командир полка.

— Подождите, я вам его найду! — сказал я и через несколько минут представил ему Григория Бушина.

Сам я не стал задерживаться, ушел. В моей голове вопрос Симонова застрял. Здесь, в Берлине, мои писари при мне рассматривали кипу фотографий, на которых красовались кинозвезды. Под снимком одной красотки стояла подпись: «Ольга Чехова». Я подумал: наверное, какая-то эмигрантка-бродяжка. Таких особ за границей немало. И вдруг фамилию этой актрисы я услышал из уст Константина Симонова. Значит, она, Ольга Чехова, не бродяжка? Он — признанный драматург и киносценарист, хочет вступить с ней в творческий контакт? С этими мыслями я вернулся в свой штаб. Спросил Гришу Дубовцева, писаря, о той куче фото. Их уже не было. Кто-то унес…»

Но и без фотографий, слегка изучив ситуацию, Скоробогатов заметно сменил интонацию, с которой повествовал о кинозвезде: «Эмигрантка из России, Ольга Константиновна Чехова стала в Германии знаменитой киноактрисой, помимо этого имела певческий голос — меццо-сопрано. По-видимому, ее завербовал Владимир Георгиевич Деканозов, бериевский земляк. В Берлине он, матерый чекист, с легкой руки Вячеслава Молотова с ноября 1940 года сидел в кресле посла. Она активно служила нашей Чека, внедрилась в немецкое сопротивление нацистскому режиму. Сотрудничала с «Красной капеллой», полковником Генерального штаба, графом Шенком фон Штауффенбергом и другими запредельно храбрыми людьми. Может, ей не совсем доверяли, но она оказывала им некоторые услуги…»

Среди тех, кто брал интервью у Ольги Чеховой, был писатель Вадим Собко. Он записал с ее слов стихотворение, автором которого был Харро Шульце-Бойзен (один из лидеров «Красной капеллы»):

Перед последним рубежом

Мы подводим жизни итог.

Спросим себя в этот час роковой:

А стоило жизнь так пройти?

Ответ один, он такой простой:

Мы были на верном пути.

Когда смерть держит тебя в когтях,

Жить хочется, как назло.

Но нет сожалений ни в мыслях, ни в снах:

Нас правое дело вело.

Топор и веревка нас не страшат —

Не выигран ими спор.

Пусть судьи суд свой неправый вершат,

Не вечен их приговор.

Скоробогатов вспоминает о рассказе полковника Бушина, которому Ольга Чехова на его вопрос о том, как же она спаслась от ареста, пояснила: «Самое поразительное в истории «Красной капеллы» то, что в ней не нашлось предателя. Радиообмен. Это уязвимое место. Организация после первых арестов еще действовала более полугода, даже больше. Ведь были же события, обозначенные «20 июля»… Это был, как известно, тот день, когда в 1944 году полковник фон Штауффенберг совершил покушение на Гитлера.

Одна из версий, выдвигавшихся в западной прессе, гласила, что Ольга Чехова была не просто любимой актрисой Гитлера, но и его любимой женщиной. Более того, их отношения не остались без естественных последствий, и пребывание артистки в Москве было нужно для того, чтобы она могла скрытно произвести на свет ребенка, отцом которого был уже покойный к тому времени фюрер.

Чехова, естественно, отрицала это, говоря, что в Германии многие из зависти к ней как к знаменитости или из желания скомпрометировать ее в глазах русских запросто могут распространять слухи о наличии у нее близких отношений с Гитлером. В дневнике, который Ольга Константиновна вела в Москве на немецком языке, есть такие слова: «Сообщения, которые обо мне распространяются, достойны романа. Видимо, получены сведения, что я была близка с Гитлером. Боже мой, я много над этим смеялась. Каким образом и почему ведутся эти интриги?»

Газета «Майнцер анцайгер» писала, что известной киноартистке Ольге Чеховой «лично Маршал Сталин передал высокую награду за храбрость».

Ольга Чехова получение ордена всегда отрицала. Ее заявление было даже официально распространено советской комендатурой: «1. Я никогда не получала такой высокой награды, к тому же лично от Сталина. Я до сих пор не имела чести познакомиться с генералиссимусом. В связи с 75-летием орден получила Ольга Чехова, вдова Антона Чехова, которая является моей тетей. 2. В штаб-квартиру фюрера я ни разу не входила и не знала даже, где она находилась. Гитлера я видела только на официальных встречах и почти не разговаривала с ним. Поэтому всякие просьбы военных и промышленных кругов в связи с моим влиянием на Гитлера — немыслимы. 3. Неверно также, что мой шофер в последние дни войны был арестован гестапо. Уже в течение 6 лет я не имела шофера. Этого шофера я не могла больше иметь потому, что доктор Геббельс с целью пропаганды четыре года тому назад отобрал автомашину, чтобы народ видел, что и видные люди также могут ходить пешком».

В мемуарах актриса утверждала, что после возвращения в Германию ей пришлось терпеть немалые лишения, как и всем простым людям после войны. Хотя популярность помогала выжить: «Солдаты и служащие оккупационной администрации, с которыми приходится сталкиваться, предупредительны со мной. Более того: некоторые просят фотографию — за это я иногда получаю от французов белый хлеб или вино, от русских — водку, сахар или перловку, а от американцев в большинстве случаев сигареты. Блок сигарет на черном рынке, где есть почти все, дороже золота…»

Однако по другим документальным свидетельствам можно заметить, что актрисе жилось не так уж плохо. Уже в середине июля 1945 года генерал-лейтенант А. Вадис докладывал в Москву, что Чехова вместе с семьей и имуществом переселена в восточную часть Берлина — Фридрихсхаген, где ей предоставлен дом номер 2 по улице Шпре. В докладе сообщалось: «После переселения непосредственно нами и через военного коменданта были удовлетворены следующие просьбы Чеховой: произведена уборка и частичный ремонт дома; отремонтированы две принадлежащие ей автомашины; снабжена продуктами питания в размере двухмесячных пайков; на всю семью выданы продовольственные карточки; организовано снабжение молоком; приобретен уголь для отопления; вручено 5 тыс. марок; выставлена охрана в составе 3 человек… Чехова выражает глубокое удовлетворение нашей заботой и вниманием».

Кстати, среди документов, хранящихся в Доме-музее Чехова в Ялте, есть и воспоминания командира взвода 1660-го гвардейского противотанкового артиллерийского полка Первого Украинского фронта Останина, повествующие о его встрече с Ольгой Чеховой. Ветеран указывал время событий — конец мая 1945 года, что не вполне согласуется с датами пребывания Ольги Константиновны в Москве. Но и память способна подвести, и те самые даты могли быть изменены Ольгой Чеховой в мемуарах не просто так… Останин пишет: «Шоферы нашего полка угнали чей-то спортивный автомобиль. Через некоторое время из комендатуры полка поступило грозное приказание: «Машину вернуть, а виновных строго наказать!» Меня вызвал командир полка и говорит: «Товарищ Останин! Садитесь в машину, берите с собой несколько банок консервов, хлеба, пару бутылок вина и езжайте по тому адресу, где твои остолопы взяли спортивный автомобиль. Уговорите хозяев, чтобы они позвонили коменданту и сказали, что машина возвращена в целости и сохранности».