они срались. С визгом и писком, чуть ли не с битьем тарелок. И что дальше? Как только меня выпустили, и я снова стал человеком — Юлька с места, как гребаная пловчиха, прыгнула прямо в меня и моментально скрылась с концами! Даже сиськи, выглядывавшие из моей груди ранее, спрятала.

Нина Валерьевна, конечно, охала, говорила о том, что подобное возможно из-за того, что головы или там мозга у Юльки нету, а она вообще чуть ли не чистый разум в энергетической оболочке, причем очень настроенный, благодаря экспатии, на меня, поэтому все это вообще смогло осуществиться… Короче, проще и легче для меня и Окалины происходящее не становилось. В итоге, плюнув на всё, моя начальница выгнала меня домой уже почти под утро, попутно пригрозив дочери, что её проделки не останутся без последствий. На что Юлька (высунув из меня голову! Твою мать!!!) объяснила, что вертеть она хотела последствия, так как «внутри Вити» ей сухо и комфортно, точнее куда яснее мыслится и вообще она ощущает от такого соседства сплошную пользу и профит, поэтому идите все нахер, мне и так хорошо!

Ну я и пошёл. И вот, хожу второй день одержимым электрическим призраком. Ну как хожу? Продрых почти сутки, затем проснулся, почесался, сходил в институт и возвращаюсь домой.

В парке под руководством Колдуна-Алексея и под комментарии двух бездельничающих узбекских «фей» наши оловянные солдатики в количестве дюжины человек учились… ходить. Дело у «когтя» продвигалось никак. Нет, взводный матерный все эти военизированные подростки понимали на ура, двигаясь еще живее, чем от обычных команд, тут нечего сказать, но вот раздуплиться и расслабиться они не могли никак.

— Вот, показывают же вам! В сотый раз! — рычал багровый от злости мужик на дисциплинированно боящихся его подчиненных, — Всё просто, е*и вашу мать! Нога раз, нога два! Девки жопой виляют, пацаны нет. Чего сложного?!

«Показывали» двое — Салиновский и та самая хрупкая блондинистая девчушка-улыбашка, уже дважды встречавшаяся мне в этом парке. Причем, ни грамма не стесняясь огромного злого и ругающегося мужика, это воздушное создание еще и сарафан свой ручками придерживала так, чтобы показать исправно наблюдающим за ней девушкам виляние своей микроскопической попы при ходьбе. Хотя, судя по завистливым ремаркам фей, они бы кого-нибудь и за такую тощую задницу убить были бы вполне готовы. Ну, если к ней будет и остальное? Потому что летать жопой с ручками и, тем более, жить — никому не интересно.

— Изотов!! — крик души раненого в жопу дракона? Нет, меня зовет Колдун, — Объясни им, что я хочу! Они, кажется, языка вообще не понимают! Ты смотри! Нет, ты смотри!

Ну да, походка «я обосрался, но не боюсь, что говно выпадет через штанину» — это, конечно, слегка не то. Причем, что дополнительно угнетает нервную систему Алексея, так это то, что исполняет Захар Петляев, а остальные деревянные солдатики предпочитают копировать движения с него, а не пытаться по-своему. Он что у них, лидер?

— Ну вы неправильно бутерброд кушаете, товарищ Спицын, — с ходу нахамил я человеку при исполнении, подходя к этому кордебалету, — Ну кто там гражданке учит?

— А ты лучше сможешь, что ли, хер вихрастый? — раздраженно отреагировал провалившийся педагог.

Передо мной стоял выбор — либо идти в свою берлогу учиться, тщательно и нудно контролируя свои мысли, либо предаться общественно-полезному труду, оставшись без них. Я предпочел второе.

— Смогу, — пожимаю плечами, — Только деньги нужны.

— День… что?! — Колдун явно сегодня не в лучшей умственной форме.

— Перефразирую, — поясняю я, — Нужны не деньги, а водка и мясо. И твоё отсутствие, естественно. Шашлык делать будем, пить будем, учиться жить будем. Ну и ходить заодно, чо уж там.

— У тебя всё через жопу. И деньги, — с досадой бросает Колдун, — Но посмотрим, что выйдет. Сидите тут, нюхайте цветочки, пошёл вам халяву обеспечивать. Цени, Симулянт.

— Обосраться и не жить, — саркастически «ценю» я под заливистое ржание двух «фей». А затем ловлю Пашу, обзываю педофилом и отправляю на перехват двух юных дарований, целенаправленно сюда чешущих, трехметровой и огненноголового. Хрупкая блондинка, давно заметившая горячие пашины взгляды, тонко хихикает и сообщает, что ей уже двадцать пять.

— Слышь, а у нас сиськи больше, чем у нее! — пихает сестру в бок Онахон (или Охахон). Пихнутая заливисто смеется, а хрупкая блондинка смурнеет, с сожалением оглядывая свою грудную плоскость. Да, тут уже поздно пить боржоми, в двадцать пять-то лет.

— «Красивая…», — шелестит у меня в ушах.

Да и взялась непонятно откуда. Что она тут делает? Впрочем, пофигу. Помогает и ладно. Остальное не моя забота, я тут не один за всех отдуваюсь, чтобы косить ревнивым глазом на любого левого человека. У меня сейчас, по сути, вообще никаких формальных обязанностей нет! Только блондинка в жопе!

— «В груди!!»

Всю нашу деревянную дюжину я в приказном порядке отправил смотреть на пруд и общаться между собой. Темами обсуждения назначил две вещи: проведенный урок и другие методы маскировки под гражданское население. Удивительно, но восприняли меня абсолютно серьезно и зашагали в указанном направлении, в ногу. А я стоял, смотрел им вслед и думал, что совсем был бы не против, если бы и остальные люди на планете умели бы также.

Но недолго.

Шашлык на такую ораву, да еще и в виде спонтанной гулянки — это совсем не кот насрал, это работать надо. К счастью, работать я хочу. А еще обладаю возможностью начальственно делегировать разную фигню разным там присутствующим. К примеру — феям, откровенно алчущим жаренного мяса, компании и водки.

По мере появления ингредиентов волей Колдуна, рос и уровень нашего знакомства. Лика, как представилась тонкая блондинка, Онахон и Охахон генерировали достаточный градус жизнерадостного веселья, чтобы и Салиновский не бурчал на трудовую загруженность, и я не особо отвлекался на сидящую внутри Юльку, которой всё сильнее хотелось вылезти и принять во всем этом участие. Но вылезать она не собиралась, поэтому терзала мои уши разной фигней, пытаясь оттянуть на себя внимание.

Заодно и узнал, почему ей так нравится сидеть внутри меня. Всё дело оказалось в экспатии. Я так сильно «давил» своим эмоциональным состоянием на её, что Палатенцо испытывала нечто вроде эффекта протрезвления от собственных эмоций.