– Она мертва?

Чудовище не отвечает.

– Я тоже стану таким ж прошлым, когда ты найдешь мне замену? – она близка к истерике, как ни старается храбриться.

Чудовище встает и нависает над ней непробиваемой глыбиной. Его голос почти убаюкивает:

– Я надеюсь, что замена не понадобится. Ты достаточно умна, чтобы оставаться в настоящем вместе со мной – как можно дольше.

Он не человек. У людей есть запахи. От него не пахнет вообще ничем. Его волосы и кожа совершенно стерильны, а вместо пота выделяется физраствор. Или это ее обоняние постепенно отказывает? Наверное, именно так и начинается помешательство. Может быть, она уже наполовину сошла с ума и не осознает этого? И разве реально не утратить рассудок, когда у тебя отняли все права до единого? Когда каждая секунда пребывания в плену унижает твое существо, отнимает последние силы!

Соня вспоминает, как они с Сэмми валялись на кровати в гостиничном номере и дурачились, выбирали, куда слетают сразу после защиты диплома.

– Есть две опции: Калифорния или твой вариант, – говорит Соня, положив голову ему на плечо.

– Но полетим мы все равно в Калифорнию? – уточняет Сэмми.

– Естественно, – отвечает она, и прыскает со смеху.

И чуть позднее переспрашивает уже серьезно:

– Так все же: Калифорния или твой вариант? Какой ответ тебе первым приходит на ум?

– Так точно, мэм! – коротко рапортует Сэмми, и они снова заливаются смехом.

И почти сразу же перед мысленным взором возникает совсем другой Сэмми, незнакомый, отстраненный, который без колебаний позволяет Чудовищу преследовать ее.

Как такое вообще возможно – быть подругой психопата и не чуять подвоха? Неужели она настолько глупая и невнимательная?

– Ты снова думаешь о другом мужчине, – констатирует факт Чудовище.

И Соню вдруг осеняет: этот монстр слишком авторитарен, чтобы с кем-то дружить. Сэмми был заинтересован в их общении намного сильнее, потому и отдал ему свою подружку – как подношение на жертвенном блюде. И пусть Соня не разглядела, насколько болен Сэмми, основные качества его характера изучила. Он бы обязательно навестил ее – из любопытства или сентиментальности, – но навестил бы непременно. И если до сих пор он сюда не пришел, то не из-за того, что ему неловко или неинтересно, а из-за того, что попросту не может прийти. Потому, что мертв, например.

Соню пробивает мелкая дрожь.

– Что, ты и мысли мои хочешь контролировать? – ее нервы на пределе. Если Чудовище убило Сэмми, то ее собственная судьба и подавно предрешена. С ним не договориться, от него не сбежать. Единственное существо, с которым он находит общий язык – его собака. Соня видела ее несколько раз. Когда Чудовище открывает дверь, собака пытается прорваться вперед, чтобы перегрызть пленнице горло.

– Контролировать – нет, – он изображает подобие улыбки. – Направлять в нужное русло – да.

– И какое же нужное? – будто тысячи мелких иголок вонзаются в кожу и начинают вибрировать. Тело немеет, миллиметр за миллиметром теряет чувствительность, отказываясь служить.

– Я понимаю, тебе трудно забыть старый образ жизни, – его голос звучит почти по-человечески, но лицо по-прежнему неживое. – Люди всегда противятся новому.

Соню начинает тошнить от безысходности. На долю секунды у нее мелькает малодушное желание умереть, только бы не видеть это ненавистное неподвижное лицо – но почти сразу же негодование пересиливает. Она должна выжить! Каких бы усилий это ни стоило!

– Что ты называешь новым? – Соня брезгливо поводит плечами и это движение дается ей так тяжело, словно со всех сторон тело сдавливает толща воды. – Эту вонючую нору, куда ты меня засунул? Я удивляюсь, как у меня еще вши не завелись.

– Я могу обрить тебя на лысо. Это уменьшит твое беспокойство относительно насекомых?

– Ты издеваешься? Или предлагаешь от чистого сердца? Хотя погоди, какое сердце? У тебя же его нет! Нет никакого сердца! – Соня неожиданно ловко вскакивает, выбивает ногой табуретку, сбрасывая Чудовище на пол и почти успевает схватиться за ручку двери, когда ее лодыжку сдавливают тиски его пальцев. Она кричит изо всех сил на какие способна, кричит, понимая, что никто не услышит, и чуда не произойдет, кричит от переполняющей ее ненависти.

Он хватает ее поперек туловища, полностью обездвиживая, и поднимая на руки с такой легкостью, словно она совсем ничего не весила. У нее истерика, она дергается, визжит, захлебываясь и срывая связки, – пока он не опускает ее на тахту и не сдавливает горло, перекрывая доступ кислорода. Она моментально затихает, беззвучно открывает рот в надежде глотнуть воздух, и это длится нескончаемо долго, вечность за вечностью, и последнее, что Соня видит перед тем, как отключиться – его внимательные, вязкие, как болото, глаза.

Бороться бессмысленно. И надеяться на спасение тоже. Все тело болит – нет ни одного места, к которому не больно прикоснуться. Из разбитой губы течет кровь, Соня прижимает к ранке кусок простыни и смотрит в одну точку, раскачиваясь из стороны в сторону.

Тот захолустный поселок, в который ездил Сэмми… Наверное именно там она сейчас и находится. Эта мысль кажется важной, но усталость туманит разум, погружая Соню в состояние тяжелого, не приносящего облегчения полусна.

Она то пробуждается, то снова впадает в дремоту, и в какой-то момент грани реальности расплываются, расширяя ее персональную темницу до гигантских размеров. Соня ощущает себя крохотной тусклой точкой в бесконечном черном пространстве, лишенном цветов, звуков и запахов… Она парит в невесомости, теряя связь с прежним «я», забывая то, что некогда составляло ее личность. Собственные мысли отделяются от нее, (она чувствует, как пустеет голова) и уносятся вдаль черными гребнями волн, растворяются в бескрайнем сумрачном океане.

Наверное, она достигла своей предела. Любого можно сломать, она не исключение. Ее психика больше не способна выдерживать давление – и тело тоже. Соня чувствует, как ее организм начинает разрушаться подобной старой стене, от которой по кусочку отваливается штукатурка и ширятся трещины.

Это неправильно.

Совсем недавно – в прошлой жизни – она была молода и полна сил. К горизонту бежали тысячи дорог, – одна увлекательнее другой – а Соня свернула на тупиковую. Неужели это конец? И если конец, то почему не пугает?

Краем уха Соня улавливает шум за стеной и с безразличием думает, что Чудовище возвращается. Она больше не боится его. Все внутри нее словно выгорело, отболело. Осталась лишь наполненная призраками оболочка. Веки закрываются сами собой, и нет никаких сил противиться этому.

Шум нарастает, и ускользающим сознанием Соня отмечает, что эти звуки совсем не похожи на те, к которым она привыкла за последние недели.

Дверь сотрясается под ударом, в комнату врываются темные фигуры – их почти не видно от слепящего глаза света. Она успевает различить автоматы, прежде чем слышит крики: