Внезапно я ощутила головокружение. На меня разом навалилась такая усталость, наслаждение и расслабленность, что я застонала вслух, не сознавая того. Улыбка моей провожатой сделалась шире, блеснули мелкие белые зубы. Я решила, что это воистину сад наслаждений с чувственной музыкой, сладким вином, дуновением ветерка, туманом от фонтана и светом маленьких ламп, огоньки которых отражаются в пруду.

До меня донесся грудной смех французской герцогини, которая лежала на соседней кровати, в данный момент скрытая густыми пальмовыми ветвями. Я выпрямилась и всмотрелась в просвет между ними. Две девушки в турецких нарядах отошли от ложа супруги посла.

Массажистка осторожно положила руку мне на плечо и спросила:

— Можно, я распущу вам шнуровку, мадонна, чтобы вы могли дышать полной грудью? Должно быть, корсет затянут слишком туго.

Вероятно, это предложение было не совсем приличным, но ее манеры оказались столь безупречными, а тон — таким безукоризненно вежливым, что я только сонно кивнула. Когда девушки ловко ослабили шнуровку, я с облегчением вздохнула, глядя, как извивается струйка душистого дыма, танцующая в дуновении ветерка, поднятого веером.

В этот же миг я уловила рядом движение и успела заметить, как блеснуло серебром платье Катерины. Я уперлась ладонями в мягкую кровать, собираясь вскочить на ноги, прогнать девушек и сесть рядом с госпожой, чтобы уберечь ее от каких-нибудь непристойных посягательств. Пусть она замужняя дама, но ей все равно только четырнадцать, и я за нее отвечаю. Бона никогда не простит мне, если о Катерине вдруг поползут какие-нибудь нехорошие слухи.

Однако гораздо сильнее мне хотелось остаться на месте и ничего не говорить, чтобы не нарушать блаженную истому, окутавшую меня. Я рассудила, что Катерину наверняка ждет точно такой же восхитительный массаж, как и меня, кроме того, здесь же нет ни одного мужчины. Поэтому я осталась на подушках потягивать свое вино.

Спустя какое-то время мое дыхание замедлилось, все мышцы налились тяжестью, и я утонула в пуховой перине. Закрыв глаза, я ощущала, как странная, завораживающая музыка пульсирует в теле. На мгновение я забыла обо всем и провалилась в легкую дремоту, порожденную музыкой, благовониями, дуновением ветра и волнами удовольствия, которые накатывали на меня от каждого вдоха.

Когда я наконец-то открыла глаза, все три прислужницы куда-то исчезли, оставив меня созерцать пруд, журчащий фонтан и капли воды, сверкающие словно бриллианты. Я снова подумала, что надо бы подняться и найти Катерину, но отдохновение казалось слишком сладостным, чтобы его нарушать.

Неожиданно глуховатое пение чужестранной дудки заглушил громкий смех. Он был настолько откровенно непристойным, что я села и сильно удивилась, ощутив головокружение и тошноту от столь простого движения. С трудом ориентируясь в пространстве, я переложила подушку в изножье кровати и легла на другую сторону. С этого места, сквозь пальмовые ветки, мне было видно ложе француженки.

На ее столике слабо мерцали свечи, на лицо падала густая тень, зато голые белые груди были прекрасно видны. Темный силуэт опустился на край ее кровати, кто-то наклонился над герцогиней, глядя ей в лицо. В пятне света я узнала Ванноццу Катанеи, которая поцеловала француженку прямо в губы и в тот же миг сжала ладонями ее груди.

Я была потрясена, но это чувство оказалось каким-то размытым, отстраненным. Я наблюдала, как Ванноцца, губы которой до сих пор были прижаты к губам герцогини, протянула руку, привычным движением задрала француженке юбки и запустила крепкие пальцы ей между ног. Герцогиня запрокинула голову и застонала. Получив одобрение, Ваноцца прижалась губами к шее гостьи, затем спустилась ниже, к груди, и принялась лизать сосок. Вскоре француженка задрожала, запустила пальцы в оранжевые волосы Ванноццы.

Я должна была вскочить и бежать на поиски Катерины. Но в тот миг мне было легче просто смотреть, затаив дыхание, как Ванноцца облизывала француженку, ритмично двигая рукой между ее ногами.

Все это продолжалось какое-то время, потом Ванноцца взяла герцогиню за голые ноги и широко раздвинула их, отчего ступни француженки свесились с кровати. На нее упала чья-то тень, Родриго Борджа на мгновение попал в пятно света и склонился над женщиной. Плаща на нем не было, кардинальской шапочки тоже, черные волосы обрамляли выбритую на макушке тонзуру, белую, словно кость. Ванноцца отодвинулась, Борджа занял ее место и зарылся лицом в темные волосы на лобке француженки.

Я закрыла глаза, чтобы больше ничего не видеть.

— Катерина, — произнесла я тихо, а хотела прокричать.

Несколько минут я сражалась с апатией и в конце концов сумела сесть на кровати. От этого движения к горлу подступила тошнота, и мне пришлось замереть, дожидаясь, пока приступ пройдет. Тем временем стоны, несущиеся с соседней кровати, превратились в крики и в одинокий, протяжный рык наслаждения.

Когда я подняла голову, надо мной возвышалась улыбающаяся Ванноцца.

— Мадонна, вам дурно? — нежно спросила она, опустила полотенце в золотую чашу, стоявшую на столе, выжала и приложила мне ко лбу.

Прохладная вода принесла некоторое облегчение, но я отстранилась от Ванноццы и пробормотала:

— Я должна идти. Где Катерина?

Она как-то безжизненно, вяло рассмеялась и сказала:

— Вам надо успокоиться, мадонна, и отдохнуть. Поспите. Я вам помогу… — Ваноцца взяла меня за плечи пухлыми пальцами, собираясь снова уложить на подушку.

Я не поддалась и заявила:

— Нет.

Ванноцца исчезла. Я собралась с силами, чтобы встать, но не успела шевельнуться, как на мою кровать упала чья-то тень. Родриго Борджа, держа в руке измятое оплечье, бочком присел рядом со мной. На его лице играла похотливая улыбка, губы и подбородок блестели от слюны. Он был совершенно трезв, на него не подействовал ни алкоголь, ни таинственное снадобье из золотого кувшина.

— Мадонна, вы не спите? — поинтересовался кардинал. — Не тревожьтесь. Если Ванноцца не смогла помочь вам, то, возможно, я сумею это сделать…

Он протянул ко мне руку.

Я рывком вскочила на ноги, но они не слушались. Я потеряла равновесие и упала прямо на Борджа. Он в тот же миг обхватил меня за талию могучей рукой, пальцы свободной ладони морской звездой распластались на моей груди, а рот прижался к моим губам. От него разило француженкой.

Я стряхнула с себя оцепенение, резко дернула коленкой, попала не в самое чувствительное место, но кардинал отпрянул, чтобы защититься. Я рванулась и со всей силы ударила его по лицу.

Оплеуха не причинила ему вреда, он только засмеялся, потирая челюсть, но сразу же отпустил меня. Я неуверенно шагнула в сторону.

— Бедняжка Дея, — притворно посочувствовал Родриго, все еще усмехаясь. — Неужели я настолько ужасен?

— Вы просто чудовище, а Ванноцца — потаскуха, — выдохнула я.

Все во мне кипело от омерзения, но даже оно было каким-то невнятным, как будто я наблюдала за тем, что произошло с другим человеком, причем давным-давно.