Суворов осмотрел Еникольскую и Фанагорийскую крепости, занялся их переустройством. Прибытие Суворова на границу с Турцией не осталось не замеченным в Европе. Русский представитель в Стамбуле писал ему: «Один слух о бытии вашем на границах сделал и облегчение мне в делах, и великое у Порты впечатление; одно имя ваше есть сильное отражение всем внушениям, кои от стороны зломыслящих на преклонение Порты к враждованию нам делаются». Между тем Суворову приходилось восстанавливать в застоявшихся войсках дисциплину. В памяти офицеров остались мудрые меры Суворова: узнав о распущенных нравах в Ряжском пехотном полку, где нижние чины то торговали рыбой, то пьянствовали, он потребовал, чтобы каждый в полку наизусть затвердил суворовский военный катехизис. А свободное время солдат он занял интенсивными учениями. Полк пришёл в божеский вид. И — практически без «палочек»!

Интересуют Суворова и вопросы медицинского освидетельствования солдат, а в апреле 1793 г. он пишет Н.И. Салтыкову о гнилом провианте в полках… Завязалась переписка с Военной коллегией, в которую вмешалась и просвещённая императрица. Екатерина прислала в коллегию записку, звучавшую весьма грозно: «Белевского и Полоцкого полков полковников, карасубазарского магазейна провиант кто подрядил, кто в смотрении имел, провиантского штата провиантмейстера или комиссионера — прикажите судить и сделайте пример над бездельниками и убийцами, кои причиной мора ради из воровства и нерадения, и прикажите сделать осмотр прочим магазейнам в той стороне, и на каторгу сошлите тех, кои у меня морят солдат, заслуженных и в стольких войнах храбро служивших. Нет казни, которой те канальи недостойны». Разумеется, к Суворову прибыл решительно настроенный ревизор из Петербурга, и вместе с генералом, которого выбрал для комиссии Суворов, он занялся осмотром провиантских складов. Карасубазарская мука была признана негодной. Суворов торжествовал: маленькая, но победа! Карасубазарский магазин находился в ведении генерал-поручика Андрея Григорьевича Розенберга, который в то время командовал войсками Таврической области и подчинялся Суворову. Уже тогда в отношении Суворова к Розенбергу был заметен холодок. В 1799 г. Розенберг — к тому времени генерал от инфантерии — примет участие в Итальянском и Швейцарском походах, и не всегда будет находить общий язык с Суворовым.

Положение с больными в южнорусских полках оказалось бедственным. Суворов создаёт специальные комиссии, выяснявшие причины болезней. Комиссии работали в полках по-суворовски, от зари и до зари. Нужно было решительно исправлять положение дел с санитарным состоянием армии — и Суворов энергичными действиями за несколько месяцев выправил ситуацию. Немало внимания уделяет Суворов институту ротных фельдшеров. Он давно вник в работу армейских лекарей. Зрелые представления Суворова об устройстве военно-медицинской службы и наиболее эффективных методах её работы отражены в приказе от 31 октября 1793 г. — в этом памятнике военной мысли фельдмаршал коснулся всех мелочей, вплоть до пития кваса.

Профилактику заболеваний Суворов считал более важным делом, чем стационарное лечение. Командиры-суворовцы вместе с фельдшерами должны были приноравливаться к климатическим условиям, принимать меры для предупреждения эпидемий, заботиться о чистоте, которая, как известно, залог здоровья . Суворову удалось найти единомышленника в лице штаб-лекаря Белопольского, который под влиянием своего генерал-аншефа составил «Правила медицинским чинам». Суворов и в отношении к медицине был оригиналом. Считалось, что и здесь он действует не по правилам, но внимание к гигиене и условиям труда было курсом, опережающим время. И от результатов совместной работы Суворова и Белопольского командование не могло отмахнуться: полки стали здоровее, боеспособнее.

Вплотную занялся Александр Васильевич и строительством портовых укреплений в Севастополе. Ещё в годы правления Шагин-Гирея Суворову полюбились эти края: «Подобной гавани не только у здешнего полуострова, но и на всём Чёрном море другой не найдётся», — писал он об Ахтиарской бухте за десять лет до основания Севастополя. Тогда, по инициативе Суворова, там были построены первые укрепления. В XVIII в. город назывался то Ахтиаром (Ахтияром), то Севастополем. Есть все основания считать Суворова основателем этого удивительного крымского города.

Город — «гордость русских моряков» на заре своего существования запомнил крепкую руку Суворова. Генерал-аншеф прибыл в Севастополь 8 февраля 1793 г. Инженер Франц Павлович Деволан представил Суворову план строительства береговых укреплений и смету затрат. Граф Рымникский с удовольствием утвердил этот план, превративший только что основанный Севастополь в укреплённую «цитадель Тавриды». Ведь эти бухты Суворов облюбовал ещё в начале 1780-х! С Деволаном Суворов сперва не нашёл общего языка, они спорили. Однажды во время спора русский француз в отчаянии выпрыгнул в окно. Эта выходка понравилась Суворову, он выпрыгнул вслед за Францем Павловичем. После этого они подружились и сообща работали над строительством укреплений. В ноябре именно Деволану Суворов продиктует свой план войны с Турцией — войны, которая должна была раз и навсегда покончить с опасным геополитическим соперником России, с Османской империей, потому Суворов и называл этот план «окончанием вечной войны с турками». Над ним Суворов работал весь 1793 год. Планы покорения Константинополя, освобождения Греции и восстановления Восточной Римской империи во главе с Екатериной Великой были солью российского православного империализма последней четверти XVIII в. С такими планами носились многие «екатерининские орлы», но Суворову, который имел основания готовиться к скорой войне с Портой, удалось создать проект, учитывающий реальное соотношение военных сил и боевую подготовку войск. С надеждами на столь знаменательную кампанию будут связаны колебания Суворова на первом этапе войны с Польшей, когда генерал-аншеф поначалу не торопился включаться в польские события, готовясь «воевать турка».

Но не все инициативы Суворова встречали понимание в Петербурге. Проекты строительства укреплений в Севастополе и Кинбурне в последний момент не были утверждены. А ведь работы уже шли! Суворов подписал векселя, резонно рассчитывая на государственную казну. Но императрица решила обождать со строительством, и правительство отнесло эти затраты на счёт Суворова. Не помог и старинный друг П.И. Турчанинов, имевший немалое влияние на решение таких вопросов. Суворов вёл с ним и в эти дни достаточно откровенную переписку, но всё не впрок. 21 июня Суворов, загнанный в угол, обращается к Хвостову с просьбой занять 20 000 золотом. Если занять не удастся — Суворов был готов продать новгородские деревни. Но после таких унижений Суворов не считал возможным продолжать службу в Отечестве. Он писал Хвостову: «И не столько оскудение жалко, сколько по оному принуждённо волонтёрство, ибо как после сего глаза казать России?» Но к июлю императрица смилостивилась, написала директору Заёмного банка П.В. Завадовскому: «Отпустите по получении сего 250 тысяч из банка графу Суворову-Рымникскому». С долгами удалось расплатиться, но бездействие в ожидании денег приводило Суворова в ярость. И не всё из намеченного удалось построить… Разочарованный Суворов писал Хвостову: «Истинно не моё дело инженерными миллионами править. Какой бы малой корпус ни был, всё мне лучше быть в поле…» Но, пока не было сражений с картечью, штыковыми атаками и кровопролитием, приходилось тянуть лямку, заботясь о границах империи, возводить крепости, воевать с бумажной волокитой и, конечно, заниматься воспитанием войск.