— Что вы, Никита Петрович! — воскликнул Летягин, не обращая внимания на сдержанный смех охранников. — Эти сбережения у меня с прежней работы остались.

— Карты с собой?

— В бумажнике. Но про миллион я неправду сказал. Только двести тысяч. Больше ничего нет, честное слово!

— Мелочь, а приятно, — рассудил Котов. — Диктуй код. Мальчики съездят.

— Счет валютный, — спохватился Летягин. — Банкомат выдает по чайной ложке, а то и вовсе долларов нету. Вот мое предложение. Вы везете меня в банк, я там договариваюсь с управляющим, заказываю сумму, снимаю и отдаю вам.

— Хитер бобер! Только я хитрее.

Котов подозвал к себе охранников и стал что-то им втолковывать, отвернувшись. Отправляясь за город, он переоделся в спортивные штаны, кроссовки и легкую пайту с отброшенным на спину капюшоном. Это делало его облик непривычным, почти неузнаваемым.

Летягину на мгновение почудилось, что все происходящее ему только снится. Не могли же одни бандиты среди бела дня расстрелять десяток других бандитов, совершенно не опасаясь свидетелей и последствий.

Еще как могли, возразил внутренний голос. Именно так и заведено в этой стране. Любой преступник ощущает себя безнаказанным, если у него достаточно денег и связей. Все ниточки, все каналы уходят наверх, откуда время от времени раздаются громогласные речи, осуждающие коррупцию и грозящие покончить с ней в кратчайшие сроки. А многочисленные котовы живут себе припеваючи и только усмехаются в усы, потому что знают цену всем этим окрикам. Все знают. И давно свыклись с этим театром абсурда. Спохватываются только, когда настает их черед быть ограбленными, изнасилованными, искалеченными, убитыми…

— Не надо, Никита Петрович, — задушевно произнес Летягин, когда его опять подхватили под руки.

— Надо, Олежка, надо, — возразил Котов, бессознательно подражая одному из бессмертных киногероев.

Летягин так не считал. Он видел, куда его волокут, и догадывался, что его там ждет. Его каблуки уперлись в железный колышек и бордюрный камень. На этот раз основательно.

Один из охранников взял его за шиворот и пояс брюк сзади, оторвал от земли, встряхнул и стал подталкивать в затылок, одновременно натягивая брюки. Врезавшись Летягину в промежность, они причиняли ему боль, не позволяющую сопротивляться в полную силу. К тому же сильные руки охранника вынуждали его переступать на цыпочках и наклоняться вперед. Внутренне противясь этому, Летягин все равно семенил по направлению к дощатой будке.

Она неумолимо приближалась.

Одновременно с дурным запахом, усилившимся, когда второй охранник распахнул дверь.

— Дырка маловата, Никита Петрович, — доложил он, заглянув внутрь.

— Так расширь, — велел Котов.

Летягин, ощутив землю под ногами, задергался с такой силой, что воротник его рубашки треснул. Очутившись на четвереньках, он попытался улизнуть, но охранник опрокинул его на бок, пригрозив:

— Тихо лежи. Изуродую.

Угроза почему-то испугала Летягина, хотя смерти он боялся гораздо сильнее. Лежа у ног охранника, он тоскливо наблюдал, как второй охранник сбивает помост в уборной и выбрасывает оттуда грязные доски с гвоздями. Смрад сделался почти невыносимым. Над открывшейся ямой роились и жужжали потревоженные мухи.

— Порядок, Никита Петрович, — доложил охранник, вытирая руки об листья. — Можно окунать.

Последнее слово вселило в Летягина надежду. Он подумал, что его просто решили унизить, макнув в нечистоты. Потом, грязный и дурно пахнущий, он будет отпущен на свободу. Нужно только перетерпеть.

— Давайте, — сказал Котов, подходя ближе и дыша сквозь пятерню.

Охранники ловко подхватили Летягина за ноги, подняли, раскорячившегося по-лягушачьи, и понесли к яме. Он не кричал, чтобы не злить мучителей понапрасну. Увидев под собой отвратительную коричневую трясину, сделал глубокий вдох, плотно сжал губы и слезящиеся веки.

Воздуха ему хватило на минуту с небольшим. Давая понять, что дольше он не выдержит, Летягин стал дергаться и извиваться, но руки скользили, не находя опоры, а голова оставалась там, куда ее воткнули.

Когда конвульсии прекратились, охранники позволили ему погрузиться в пузырящееся месиво, а сами пошли мыться и чиститься.

Котов давно покинул двор. Нужно было подыскивать себе другую резиденцию.

— Господи, Юра! Зачем за едой о таком?

Ангелина швырнула вилку на стол и отодвинула тарелку. Даже сейчас, с брезгливо сморщенным носом, она представлялась Женьке верхом совершенства. Пахло от нее чистотой и мылом, волосы блестели и переливались в желтом свете светильника в виде огромного поплавка, повисшего под потолком.

— Вы просили рассказать, что творится в поселке, я рассказал. — Юрий пожал плечами. — Ты предпочла бы услышать, что его утопили в озере? Но его утопили именно в дерьме. Судьба такая.

— Туда ему и дорога, — рассудил Женька, цепляя на вилку треугольник омлета с помидорами и сосисочными кружочками.

Он сделал вид, что жует с прежним аппетитом, хотя очень живо представил себе казнь, устроенную Котовым. Воображение подсказывало, какой запах там стоял, когда…

Не сумев протолкнуть в себя кусок, Женька схватил кружку с томатным соком и выпил залпом.

— Тоже чувствительный? — с усмешкой спросил наблюдавший за ним Юрий.

— Сухой омлет получился. Обычно у меня лучше получается.

Таким ответом Женька убил сразу двух зайцев. Во-первых, показал, что Юрий Ярышников не один тут такой стойкий. Во-вторых, намекнул на свои кулинарные способности. Где-то он прочитал, что женщины неравнодушны к мужчинам, умеющим готовить. А избранников выбирают не по лицу, а по ягодицам, которые чем уже и мускулистее, тем лучше.

Передвигаясь по дому или двору в присутствии Ангелины, Женька старался напрягать и поджимать зад, благо выданные ему полуджинсы были достаточно тесными и обтягивающими. К тому же днем он побывал у себя на участке и, порывшись в сарае, отыскал там почти новую тельняшку, которую отец привез из отдыха на Черном море. Она пришлась Женьке в самый раз, и он, должно быть, выглядел в ней достаточно эффектно, потому что Юрию его наряд не понравился.

— В таком виде со мной в разведку не пойдешь, — заявил он. — Переодевайся. Незачем привлекать к себе лишнее внимание.

Разговор произошел еще днем — в присутствии Ангелины, развешивающей на бельевой веревке свои постиранные тряпочки. Не будь этого обстоятельства, Женька вряд ли стал бы упираться, потому что ему не терпелось посмотреть, чем занимается враг, и, может быть, нанести ему очередной урон. Но здесь находилась женщина его мечты, и он ощетинился.

— Тогда я сам пойду.

— Иди, — согласился Юрий. — Но не возвращайся, если такой самостоятельный.