Игнатьев позвонил Марине и сообщил, что дела в Краснодаре закончил и сел в автобус до Романовского. Звонил он, желая успокоить женщину. За пару его арестов она так извелась, что Зосима Иванович предпочел почаще извещать ее о своих делах, чтобы не давать повод лишний раз переживать за него.

В автобусе он устроился поудобнее, сложил руки на груди, закрыл глаза и стал размышлять о разговоре в краевом УВД. Трудно было что-то возразить против того, что ему говорил этот подполковник Жондарев. Железная логика и железная позиция. Край большой, районов много, а иметь точное представление о том, как работают подчиненные на местах, можно только от особо доверенных лиц. И в отношении того, что Жондарев узнал от Игнатьева, чувствовалась его оперативная хватка. Если есть подозрения, если появилась оперативная информация, то ее надо проверить. А если появилась возможность обзавестись лишним доверенным лицом и внедрить своего человека в какие-то круги, то на это пойдет любой оперативник, не задумываясь.

Тогда что же? Вопрос, который задал подполковник? Кто вам помогает, на кого вы можете опереться? Иными словами, один ты землю роешь или вас несколько таких энтузиастов? В каком случае такой вопрос имеет смысл? Если его задавал человек из праздного любопытства. Жондарев профессионал, значит, вопрос имел чисто профессиональный интерес, хотя и был задан походя. Вот! Этот вопрос мимоходом был задан, между делом. А вопрос-то важный. И важный он почему? Потому что, докопайся Игнатьев до конкретных результатов, Жондарев должен точно знать, кто еще располагает этой информацией. Значит, он считает, что Игнатьев может докопаться до опасной информации. Кому может быть опасна информация об истинной причине гибели целой семьи в Романовском? Хорошо, если нерадивым работникам, потому что их могут за нерадивость наказать, за сокрытие преступления. А если речь идет не о нерадивых работниках, а о преступниках? Тогда Игнатьев под колпаком, а первый же его успех равносилен смертному приговору.

Из автобуса Игнатьев вышел полный решимости устроить несколько проверок своим новым добрым знакомым из полиции. Он посмотрел на часы. Кажется, все сложилось удачно и он не застрял в Краснодаре надолго. Через два часа состоится в условленном месте та самая встреча очкарика с его поставщиком, о которой он рассказал Игнатьеву. Ну вот и проверим, кто чего стоит.

Игнатьев позвонил лейтенанту Ионову и предложил сдать канал по сбыту наркотиков. Тот загорелся этой идеей.

— Тогда приезжай к ЦУМу через два часа.

— То есть брать пока некого?

— А это на месте решишь, Леха, — успокоил Игнатьев. — Они от тебя никуда не денутся, можешь потом планировать любую операцию. Хоть захват, хоть разработку.

— Значит, вы мне хотите кого-то показать? Может, я Червоненко с собой возьму?

— Бери кого хочешь, мне-то что. Я тебе сдаю информацию, а ты работай, как считаешь нужным. Ну что? До встречи?

Игнатьев отключил связь и удовлетворенно хмыкнул. Ну, теперь ждем ответного хода. Нет, не так. Будет ответный ход, значит, верить ребяткам из уголовного розыска нельзя, значит, они играют на другой стороне. Пройдет все чисто — значит, мне теперь в самом деле есть на кого опереться в городе. А теперь можно и подкрепиться.

Снова посмотрев на часы, Игнатьев определил себе нужное количество времени для того, чтобы перекусить где-нибудь поблизости. Теперь осталось найти подходящее заведение и…

— Гражданин, предъявите ваши документы, пожалуйста! — раздался голос за спиной.

Игнатьев со стоном повернулся и увидел двух полицейских, судя по рациям на ремнях, — местный патрульный наряд. Ну, вот и ответный ход.

— А представиться вы по правилам разве не должны? — язвительно осведомился он, доставая удостоверение.

— Гражданин Игнатьев Зосима Иванович, — бесстрастным голосом произнес старший наряда, глядя в удостоверение.

Закрыв книжечку, сержант сунул ее в карман и смерил Игнатьева взглядом. «Вот так-то, — подумал Игнатьев, — быстро и оперативно. И наркодельцов не тронули, и меня устранили». Мелькнула мысль попытаться сбежать. А смысл? А куда? Под юбку к Марине? А жить потом дальше как? Нет, ребята, война так война.

— Пройдемте, гражданин, вас приказано доставить в прокуратуру, — объявил сержант.

— Доставляйте, — согласился Игнатьев, — только как доблестная прокуратура узнала, что я в данный момент нахожусь в данном месте, а? Не просветите, товарищ сержант?

— Вот там и зададите этот вопрос, — все тем же бесцветным голосом ответил старший наряда.

Игнатьева завели в ставшее почти родным здание районной прокуратуры. Провели по коридорам, миновали дверь с табличкой старшего следователя Пугачева и подвели к другой, где на табличке красовалось четыре фамилии. Кажется, здесь его уже допрашивали, вспомнил Игнатьев, ага, вот и фамилия Черемисов в списке.

Игнатьев сидел и слушал Черемисова. Сегодня следователя интересовали буквально по минутам первые два дня его пребывания в Романовском. Возможно, у молодого следователя что-то на уме, или возможно, за прошедшие два дня что-то произошло. Какое-нибудь преступление. Игнатьев старательно вспоминал и добросовестно рассказывал. Только, естественно, получалось, что алиби ему могли обеспечить те, кого уже не было в живых: Сергей Никольченко и его жена Галина.

Честно говоря, Игнатьев в первые два или три дня практически не просыхал. Как-то у них так получилось, что перебрали с Сергеем в первый день, выпивая за встречу, наутро Игнатьев похмелился, а похмелье плавно перешло в пьянку. Это потом он спохватился и взял себя в руки.

Дверь неожиданно открылась, и на пороге вырос сам старший следователь Пугачев. Он несколько секунд постоял, потом решительно велел:

— Игнатьев, подождите, пожалуйста, в коридоре.

Это было как-то странно. Игнатьев посмотрел на Черемисова, потом вспомнил, что Пугачев тут главный. Он встал и молча вышел в коридор. Сержантов, которые его привезли, не было. В коридоре вообще было пусто. «Может, взять и уйти, — подумал Игнатьев. — Хотя нет, что-то интересное назревает».

Опять открылась дверь. Пугачев вышел и пригласил Игнатьева следовать за ним. Именно пригласил, это Зосима Иванович уловил в интонации пожилого следователя очень хорошо.

В кабинете Пугачев предложил сесть, а сам подошел к окну и стал открывать створки. Теперь движения следователя стали не такими решительными и стремительными. Скорее вялыми.

— Курите, если хотите, — предложил Пугачев, стоя лицом к окну и глядя на улицу.

— Покурить я мог и на улице. Около вокзала. А вообще-то я там собирался пообедать, когда меня схватили и поволокли сюда.

— Что, в самом деле? — хмуро спросил Пугачев.

— Нет, шучу я, — махнул рукой Игнатьев. — Юмор у меня в последнее время стал такой. И шутить все время тянет от веселой жизни.

— Не обижайтесь, Зосима Иванович, — сказал Пугачев простецки. — Вы же сами в прошлом полицейский, прекрасно знаете, что во время расследования подозрения часто падают на невинных людей. И приходится идти на некоторое ущемление их гражданских прав ради поиска настоящего преступника. А как быть? Мы же не машины, мы можем ошибаться, можем заподозрить на эмоциональном уровне, можем не сразу правильно оценить те факты, которые получили. Это неизбежно.