– Тени Стеньки Разина, Пугачева?

– Нет, Сергей Юльевич, это не главное. Екатерининские вельможи!

– Но и вы из старинного рода!?

– И вы, Сергей Юльевич. Ваш дед по матери, Фадеев, тоже был губернатором Саратовской губернии. Может, и с него спрос?

– Может, и так…

– Революцию поджигают с двух концов… дураки и чиновники. А гасить-то нам с вами, Петр Аркадьевич.

– В таком разе будем гасить.

– Никогда не думал, что я доживу до роли пожарника.

– Не думал и я. Но другого-то выхода нет?..

Вот так наедине поговорили, ничего по сути не договорив.

Да и когда русские люди до конца договаривались между собой?..

Он торопился «домой», в Саратов, который сейчас, в 1904 году, пылал ярче других губерний. Сказывались старые предания – о Стеньке Разине, о Булавине, о Емельке Пугачеве. Все, что гнал и громил в столицах неукротимый Плеве, стекалось в Саратов – некую мекку российских террористов. Недреманное око слал телеграмму за телеграммой. Что делать, что делать, господин губернатор?!

Он уже заказал два купе – для себя и сопроводителей, – чтобы отправиться на вокзал, когда лично нагрянул барон Фредерикс. Лихой в недавнем прошлом кавалергард, а сейчас комендант, министр двора его императорского величества. Столыпин, как камергер, был маленько знаком с людьми такого чина, но именно маленько. Лихой кавалерист звякнул звучным, приказным серебром:

– Господин губернатор, вам завтра дается высочайшая аудиенция. Извольте распаковать вещи, – покосился он на слуг, тащивших в переднюю баулы и саквояжи.

Столыпину оставалось только ответствовать:

– Я счастлив услышать о чести приглашения на такую аудиенцию. Благодарю вас, барон.

Предстояла первая, личная встреча с государем.

Разумеется, он был в придворном, камергерском мундире, со всеми золотыми позументами и золотыми же ключами на фалдах – знаками открытых царских дверей. Давно, еще при Елизаветах и Екатеринах, была установлена камергерская форма; она и власть давала – входить без доклада, разве что в сопровождении такого лихого кавалериста, как барон Фредерикс.

Императоры давно уже не жили в Зимнем дворце, задуманном Елизаветой Петровной, но так и не успевшей пожить в нем; теперь Царское Село – главная российская столица. Всяк сановник это понимал. А потому и представал там в приличествующем его званию мундире.

Столыпину было неловко за золотой блеск своего мундира, ибо встречал его на полдороге кабинета скромный полковник российской армии, – но этикет есть этикет. Он отвесил согласно вековой традиции глубокий поклон:

– Ваше императорское величество!..

– Рад лично познакомиться с вами, Петр Аркадьевич, – не дослушав, протянул руку государь.

Даже протянутую руку так запросто не пожимают – к ней «припадают», повергая тем самым себя к стопам императора. Если Николай II и хотел бы изменить церемониал, он не смел этого сделать, ибо и его поступки освящали века.

Но заговорил он вполне обычным голосом:

– Мне докладывали, уважаемый Петр Аркадьевич, что вы без особой охоты приняли должность губернатора Саратовской губернии?

– Истинно так, ваше величество.

– Почему, смею спросить?

– Слишком велика ответственность, ваше величество… по моим-то малым силам…

– Ну-ну, не скромничайте. Я изучал генеалогию главных дворянских родов. Столыпиных я узрел еще в шестнадцатом веке. А сейчас какой?..

– Двадцатый, если я не ошибаюсь, ваше величество.

– Не ошибаетесь, Петр Аркадьевич, не ошибаетесь. Трудный век наступает…

Столыпин промолчал.

– Или вы иначе считаете?

Он встряхнул закружившейся от всяких мыслей головой:

– Я схитрил бы, ваше величество, утверждая обратное.

– Не надо хитрить… Хитросплетений вокруг меня и без вас хватает.

Мысли кружились в голове Столыпина, но он и на этот раз смолчал. Государь не стал настаивать на дальнейшей откровенности, а заговорил о том, ради чего и пригласил саратовского губернатора:

– Познакомиться мне с вами, Петр Аркадьевич, давно хотелось, но не придворное любопытство движет мною. Сейчас даже не крестьянские дела, которым вы так привержены. Война! Саратов – это последний поклон России, дальше Азия. Дальше путь к восточным берегам. Просьба моя простая, господин губернатор: проводите там, на Волге, наших доблестных воинов со всем надлежащим почетом.

Николай II сам замолчал, наверно, раздумывая, стоит ли продолжать. Умный и из этих слов все поймет.

– Ваше величество! Я еще до приезда сюда думал об этом и уже отдал кое-какие распоряжения. Срочно отбывая в Саратов, не премину воспользоваться вашими советами, а потому всеподданнейше…

Он поднял голову и встретил внимательный, выжидательный взгляд.

– …и по-человечески свято обещаю – проводить наше доблестное воинство со всеми подобающими почестями!

Аудиенция еще некоторое время продолжалась. Разговоры были о том о сем, даже и о делах семейных, но в голову уезжавшего Столыпина вколотилось именно это, главное. Проводы! Нагнавший на выезде из Царского Села барон Фредерикс остановил на пару минут свою карету и известил:

– Государь восхищен вами! Честь имею и я присоединить свое уважение!

Право, даже сидя в карете, он прищелкнул кавалерийскими шпорами.

У Столыпина шпор не было. Он просто снял перед главным царедворцем фуражку и тоже повторил:

– Честь имею, барон!

Поезд хотя и назывался курьерским, но шел вдвое медленнее пассажирского. Сплошным потоком тянулись на Саратов воинские эшелоны. Еще было только начало марта, холодно. Теплушки застилало дымом железных печек. Топотали от холода и ржали не привыкшие к тесноте и долгим переездам кавалерийские кони. На открытых платформах торчали зачехленные пушки и горы снарядных ящиков. Казалось, вся Россия сдвинулась с места и прет куда-то…

Едва попав на первую саратовскую станцию, Столыпин продиктовал телеграммы с пометкой: «Всем, всем губернским властям: «Каждый воинский эшелон встречать на станции со всеми подобающими почестями, с духовой музыкой, с флагами и хлебом-солью, а также с радостными лицами и криками «ура!»

Сам же он уже охрип от холодных степных ветров и речей, с которыми обращался к русскому воинству на многочисленных остановках.

Воинские и железнодорожные начальники хотели было пропустить вперед поезд, в котором ехал губернатор, но он категорически воспротивился.

Так что дорога от Москвы до Саратова заняла двое суток.