«Вы обе красивые». Стюарт улыбнулся, поставив начищенный до блеска сапог на нижнюю ступеньку стремянки. О, как же он завидовал этому седлу. Он точно знал эти ощущения. Зад Вайолет являлся истинным произведением искусства, подтянутый и округлый. Эти тугие круглые ягодицы не только ласкали глаз, но и создавали ни с чем не сравнимые ощущения, когда он обнимал их руками или когда подпрыгивали на его бедрах.

Один вечер, тайно проведенный вдвоем. Это все, что у них было после трех лет обмена взглядами над бокалами с шампанским и кружения в танце. Все же их притворство сделало ожидание ее капитуляции еще слаще. В тот вечер она трепетала в его руках от желания любить, которое, однако, боялась исполнить. Он ласкал ее, медленно дразня и соблазняя, пока ее желание не заглушило ее страх. В заключение она стала активной участницей собственного обольщения. Она не просто подставляла ему грудь для поцелуев, но манила ею, покачивая у самых его губ. Она не только раздвигала перед ним ноги, но обвивала ими его талию. Первый раз во время акта любви боль помешала ей достичь наслаждения. Но он обнаружил, что ему куда приятнее видеть, как она купается в блаженстве от его ласк, чем просто скакать сверху, подмяв ее под себя.

Стюарт закрыл глаза, чтобы заново пережить волшебные ощущения. Из чувства скромности она оставила на себе сорочку, отороченную кружевом. Но ко второму разу сама отбросила ее прочь вместе с девичьей скромностью. Невероятно усердная ученица. А когда он попросил ее оседлать его, она продемонстрировала — нагая, — какой восхитительной была наездницей.

Стюарт снова открыл глаза, чтобы видеть, как она подпрыгивает в седле, представляя все секреты ее тела, скрытые под синей амазонкой. Вайолет выглядела царственно, сидя в женском седле, но в мужском она выглядела куда соблазнительнее.

Стюарт вздохнул. С того восхитительного дня он не переставал думать о ней. Но вдобавок к этой пытке он сознавал, что душой и телом желает лишь ее одну. Из всех женщин, которых он знал — а знал он их легион, — только Вайолет видела и принимала его таким, каким он был на самом деле, а не таким, каким старался казаться. Другие женщины смаковали его пороки, а некоторые даже пользовались ими. Вайолет, хотя и принимала его недостатки, но всегда думала о нем лучше. Она была теплая, очаровательная, нежная, и ему доставляла удовольствие ее компания не только в постели, но и в любом другом месте. Он вскинул брови в усмешке. А в тот вечер, кто кому сдался, еще стоило подумать.

Уголком глаза он уловил желтое пятно и повернулся, чтобы посмотреть, что это. По тропинке к выгону шла герцогиня с раскрытым над головой золотистым зонтиком от солнца и следующей по ее пятам горничной.

— Доброе утро, ваша светлость, — произнес он и низко поклонился.

— Доброе утро, — ответила она надменно. — Сделайте милость, ответьте, почему моя дочь здесь одна без присмотра и почему катается на лошади.

— Что ж, отвечу. Чарибдис — мой свадебный подарок леди Вайолет. — Стюарт переместил взгляд на лошадь и наездницу. — Вы только посмотрите на нее. Какие у нее длинные, стройные ноги. Какой изящный округлый круп. Какие мягкие, нежные губы. Ее просто невозможно не оседлать. Должен признаться, что поначалу она была немного строптивой, но после того как я обломал ее, лучшего создания для скачек мужчине и не сыскать.

— Прошу прощения! — Герцогиня Бейсингхолл, глядя на Стюарта, с трудом сдерживала ярость.

Стюарт в замешательстве наморщил лоб.

— О, понял! Как это неосмотрительно с моей стороны. Я, конечно же, имел в виду кобылу, а не вашу дочь.

Герцогиня недоверчиво взглянула на Стюарта и подала дочери сигнал зонтиком.

— Мистер Макьюэн, от имени своей дочери хотела бы поблагодарить вас за свадебный подарок. Но боюсь, мы должны его отклонить.

Стюарт был уязвлен.

— Но почему, ваша светлость? Чарибдис — самое прекрасное, что у меня есть, и я очень люблю эту лошадь. Но для меня нет большего удовольствия, чем подарить ее Вайолет.

— Думаю, мистер Макьюэн, что вы уже получили достаточно удовольствия за счет моей дочери.

Стюарт прищурился. В отличие от Коналла он не умел скрывать своих эмоций.

— Ваша светлость, вам лучше проявлять осторожность. Если не из уважения к тому факту, что мы все же станем родственниками, так хотя бы из соображения, что злость делает женщину чрезвычайно непривлекательной.

Герцогиня, однако, и глазом не моргнула.

— Мистер Макьюэн, я скорее сочту за члена своей семьи эту лошадь, чем вас. Не оскорбляйте меня, притворяясь, будто заботитесь о счастье моей дочери. Если бы это вас по‑настоящему заботило, вы бы в первую очередь добивались благосклонности моей дочери должным образом, а не как вор темной ночью. Вы запятнали честь моей дочери, после чего просите меня забыть о позоре, хотя свидетельство этого растет в ее животе. Родственник, нечего сказать! Вы меня совершенно не уважаете. Вы могли бы с таким же успехом набить деревянный ящик гниющими отбросами, обвязать ленточкой и поставить мне на колени, назвав благоуханным даром. Пожалуйста, попросите, мою дочь слезть с этого животного. Я не желаю больше общаться с вами.

Повернувшись в постели на бок, Шона рассеянно наблюдала за пылинками, кружившимися в луче струившегося в окно солнечного света. Танцуя, они мерцали на свету, но стоило лишь выскользнуть из луча, как они исчезали во мгле. Так и она.

Она пыталась настроить мысли на поиски Кэмрана. Мечты об их счастливом воссоединении всегда доставляли ей радость. Но не сейчас. Ее сердце стремилось к другому счастью, и потеря его затмевала все остальные эмоции.

В конце месяца Коналл должен был жениться на леди Вайолет. И тот факт, что ни один из них не хотел этого брака, служил ей малым утешением. Потому что не она, Шона, а Вайолет станет в конце концов его женой. Он будет улыбаться Вайолет, она будет держать его под руку и спать с ним в одной постели. Пусть сейчас Коналл не любит ее, но со временем поддастся ее чарам. Вайолет невозможно было не полюбить. И тогда она станет не только его женой, но и возлюбленной его сердца. Одинокая слеза скатилась по щеке Шоны на подушку.

В дверях детской появилась миссис Доэрти:

— Я принесла тебе чаю, цыпленок.

В ее голосе прозвучало материнское сочувствие.

Шона даже не повернулась к ней.

— Я ничего не хочу.

Миссис Доэрти поставила поднос на стол.

— Хозяин все утро порывался прийти взглянуть на твою щиколотку, а я его отвлекала. Не знаю, что еще ему говорить.

Шона должна была подняться, чтобы с помощью чернил состарить свой синяк. Но у нее не было ни желания, ни сил продолжать этот обман.

— Скажите ему, что отчекрыжила ее.

— Шона, будь благоразумной. Вставай. Если не подсинишь щиколотку, он поймет, что ты его одурачила. Тебе не нужны проблемы. И честно говоря, они не нужны ни мне, ни Уиллоу.