за то, чтобы молодой Тиберий Аркан, известный также как Буревестник, занял престол Аскерона, взял в руки скипетр и стал нашим правителем и сувереном?

Шум отодвигаемых кресел заполнил амфитеатр. Конечно, «за» были ортодоксы, и большая часть всех остальных: оптиматов и популяров уже достала неразбериха, хотелось какой-то стабильности…

— Против? — не встал никто.

— Воздержался? — более сотни владетелей-оптиматов встали на сей раз.

Это были люди по большей части либо очень религиозные, либо напрямую связанные с Кесарией или непосредственно с Синедрионом. Они не хотели голосовать «против» — потому что в первую очередь оставались аскеронцами, но и «за» свой голос отдать тоже не могли — получили бы серьезные проблемы с единоверцами за границами герцогства… Такая позиция была понятной и приемлемой, главное — от этих аристократов можно было не ждать подвоха или ножа в спину: они обозначили своё мнение четко и корректно.

Коннетабль принял от одного из герольдов свиток с зафиксированным числом проголосовавших и провозгласил:

— Подавляющим большинством голосов, по всем законам Божьим и человеческим, избран новый герцог! Тиберий Первый Аркан! Ваше высочество, прошу…

Рем, наверное, должен был чувствовать внутренний трепет, или волнение, но главные эмоции, которые он ощущал сейчас, были совсем другими. Азарт и злорадство — вот что кипело в его груди. Он одним прыжком, не пользуясь лестницей, взлетел на сцену и встал рядом с Брианом дю Грифоном. Тот подошел к золотому столику, на котором лежал герцогский обруч-корона и скипетр — здоровенная металлическая штуковина, изготовленная из неведомого материала и напоминающая скорее боевой шестопер, чем парадный символ власти.

Корону конетабль не тронул: это было прерогативой священников, и, судя по всему, на сей раз, впервые в истории Аскерона, коронацию будет проводить ортодоксальный Экзарх, а не оптиматский кардинал. Но то были дела будущих дней, а сейчас — сейчас старый рыцарь взял скипетр и на вытянутых руках поднес его к молодому Аркану, а затем встал на одно колено и воздел над головой символ верховной власти.

— Встаньте, встаньте маэстру коннетабль! Вам ли кланяться? — совсем не по протоколу Буревестник запросто взял у него скипетр, а потом ухватил за руку и поставил рядом с собой. — Вот человек, который своей верностью и преданностью, постоянством и храбростью удерживал наше герцогство на краю пропасти всё это время! И первым своим герцогским эдиктом я утверждаю вас в должности коннетабля, и прошу и впредь выполнять ваши обязанности также достойно и честно, как вы делали это раньше. Виват, Бриан дю Грифон!

У старого Бриана в глазах стояли слёзы, и ему теперь было наплевать, что всё идёт не по протоколу. Он ожидал чего угодно от нового правителя: ссылки, опалы, возможно — казни, но был готов на всё, только бы исполнить свой долг до конца. И его старания оценили по заслугам! Это дорогого стоило…

— Вторым же эдиктом… Да-да, вот прямо сейчас, до принятия присяги и коронации! Передаю виконту Флою титул маркиза, принадлежащий мне по праву кровной мести. Жалую его в отсутствии Императора как суверен и правитель герцогства Аскерон, и вместе с титулом передаю статус автономной марки острову Любви, и соответствующие права и обязанности этому доблестному мужу, дабы он защищал наши морские границы! У него есть все силы и способности для этого сложного дела. Прошу вас, ваше сиятельство!

Флой снова оказался на сцене, и первым преклонил колено, и вложил руки в ладони Аркана.

— Я — ваш человек, — просто сказал он, и плотину прорвало.

Аристократы один за одним, в порядке строгой очередности подходили к нему и присягали, клянясь в верности. Здесь не было тех, кого можно было считать чьими-то вассалами, только высший свет Аскерона, сеньоры и владетели… Башелье и баннереты, присягнувшие до этого какому-то из великих семейств, оставались на своих местах. А еще — на месте остались Арканы: Флавиан, Децим и Сервий Тиберий Старый. Рем видел, что отец порывался встать и подойти к сцене, подняться по лестнице — но братья удержали его, чем вызвали бурю негодования.

Ничего, ничего… Недолго осталось.

— Маэстру! Сеньоры! Я вынужден сообщить, что намереваюсь отложить коронацию и вопреки нашей славной аскеронской традиции не проводить ее сегодня… На это у меня есть причины, — проговорил Аркан, обводя ряды присутствующих долгим тяжелым взглядом.

На сей раз гул, поднявшийся под стенами амфитеатра, был недолгим. Аристократы уже понимали, что им предстоит иметь дело с необычным герцогом, и насторожилась, выжидая. Буревестник же взмахнул скипетром, и спрыгнул со сцены:

— К народу! К народу, маэстру, мне есть что сказать аскеронцам!

— Рем! — не удержался Сервий Аркан. — Ты что творишь? Вернись и продолжи церемонию, герцогство через мгновение будет в твоих руках!

От радостной улыбки, которая вдруг появилась на лице младшего сына, ему вдруг стало слегка не по себе, но поскольку тот и не думал останавливаться, и шагал по широкому проходу наружу, сам старый аристократ, и оба его сына, а потом — и весь высший свет Аскерона двинулись следом, переговариваясь и судача на все лады: что за чудачество пришло в голову их без-одного-мгновения-герцогу.

Буревестник же вовсю развлекался: он вышел на крыльцо и высоко воздел над головой скипетр, и черное людское море на площади перед Старым Цирком возликовало. Инициативу перехватил Экзарх: каким-то невообразимым образом этот мощный старец оказался по правую руку от молодого Аркана и звучным голосом завел хвалебный псалом, который подхватили тысячи ортодоксов, давая таким образом всем делегатам Высокого Совета время занять места на ступенях крыльца.

— Благословлю Господа во всякое время;

Хвала Ему непрестанно в устах моих.

Господом будет хвалиться душа моя;

Услышат кроткие и возвеселятся!

Оптиматы морщились, но терпели: псалом был общий, признаваемый всеми конфессиями, но церковные песнопения — дело второго, духовного сословия, нечего простолюдинам глотки драть… Правда, простолюдинов было несколько десятков тысяч, и все они были вооружены, и это некоторым образом меняло дело.

— Величайте Господа со мною, и превознесем имя Его вместе.

Я взыскал Господа, и Он услышал меня,

и от всех опасностей моих избавил меня…

Вся эта обстановка общей экзальтации была только на руку Буревестнику. Он дождался, пока эмоции стихнут, и заговорил — чеканя каждое слово:

— Сегодня я взял в руки сей скипетр и принял на себя ответственность за герцогство Аскеронское и народ его населяющий. Видит Бог, сделал это я не по своей воле, а только повинуясь обстоятельствам и желая уберечь мою Родину и моих земляков от будущих потрясений. Всей своей душой я стремлюсь дать этому благословенному краю устройство и порядок, достойные вас — лучших людей в мире! — движением скипетра он утихомирил толпу и удивился, как легко это получилось. — И потому, осознавая свою молодость, неопытность и неискушенность в делах государственного управления, а также вопросах политических и хозяйственных, я, Тиберий Аркан, именуемый Буревестником, законно избранный герцог Аскеронский, находясь в здравом уме и трезвой памяти, с Божьей помощью и по своему собственному разумению принял решение… Которое было продиктовано мне здравым смыслом, духом и буквой ортодоксального вероучения, историческим прецедентом и сыновней почтительностью!

Тягостная пауза повисла над площадью. Все взгляды скрестились на молодом Аркане, когда он в несколько шагов пересек крыльцо, встал на колени перед своим отцом и чуть ли не насильно вложил свои руки, сжимающие скипетр, в его ладони:

— Я, Рем Тиберий Аркан, герцог Аскеронский, который ничем не хуже тебя, от лица всех людей Аскерона, которые так же хороши, как и ты, клянусь тебе, Сервий Тиберий Аркан, который не лучше нас, признавать тебя нашим господином, сувереном и правителем, при условии, что ты будешь соблюдать все наши свободы и законы — Божьи и человеческие. А если нет — то нет!

И, встав в полный рост, выкрикнул:

— Ис полла эти деспота! На многие лета, господин!

Тишина стала звенящей. Воздух как будто загустел, даже ветер прекратился, смолкли крики птиц и шелест деревьев. Пока еще никто не понимал, что произошло, но ощущение необратимости накатывающих перемен было таким мощным, таким явственным, что, казалось, оно вот вот проявится, обретет осязаемый облик.

— Аксиос! — вдруг провозгласил Экзарх, шагнув вперед. — Аксиос! Достоин!!! Ис полла эти Деспота!

До ортодоксов дошло спустя секунду, и экзальтация достигла наивысшего своего предела. Суровые ополченцы обнимались, плакали, славили Бога и подбрасывали в воздух головные уборы, и орали «Аксиос», «Виват, Аркан» и «С нами Бог» до хрипоты.