Не знаю, о чем размышлял Петька, взлетая вверх на очередной кочке или падая на меня на колдобине, а я думала, что неизвестный лиходей мог бы и не изощряться, накладывая на нас хитроумное заклятие молчания. Никому в этом мире и в голову не придет, что мы попаданцы. Даже если станем орать об этом во все горло, в лучшем случае сочтут ненормальными, в худшем — злокозненной нечистью. Ни то ни другое совершенно точно ни к чему хорошему не приведет.

Через несколько часов герцог подъехал к повозке и, пригнувшись к окну, осведомился, не устала ли я и не желаю ли размяться. Я бы с удовольствием походила по твердой земле, но еще больше мне хотелось поскорее попасть в Древнюю обитель, о чем я и сообщила мэссеру. Он кивнул, приняв мои слова к сведению. Больше мы не останавливались.

Вечерело. Солнце уползло куда-то за макушки деревьев. Его последние лучи некоторое время еще подсвечивали кроны закатной позолотой, а потом погасли, уступая место темноте, которая вязкой паутиной уверенно оплетала все вокруг. Вместе с этой чернильной тьмой медленно и тяжело, как огромная волна, накатывавшая со всех сторон, стали возвращаться голоса. Неуверенные, пока еще еле слышные.

И я ощутила, как колючий холодок страха пополз по спине.

«Иди-и-и», — пел за стенами ветер.

«Тебя-я-я жду-у-ут», — шелестели листья, и ветки тяжело хлестали о крышу кареты.

«Жду-у-ут», — подтверждала тьма, просачиваясь сквозь щели и окутывая меня зыбкой пеленой.

— Маш, тебе плохо? — Из сгустившегося мрака вынырнуло знакомое лицо. — Укачало?

— Душно… — Я потянула вниз ворот платья.

— Открыть? — Петька рванулся к окну.

— Да… Нет… Не знаю… Подожди… Ты ничего не слышишь?

— Скрипы, шорохи, цокот копыт, ржание коней, — добросовестно перечислил брат. Запнулся, нахмурился, спросил озабоченно: — Опять голоса? Те, что днем?..

Нехотя кивнула.

— Ерунда какая-то. Бормочут, зовут с собой, дышат в затылок… Знаю, голоса не умеют дышать, но эти… дышат, — пожаловалась я на творившийся беспредел и вцепилась в Петькин рукав.

— У тебя пальцы совсем ледяные, — ужаснулся родственник. Перехватил мою руку, стиснул, а потом крепко обнял меня, согревая. — И губы трясутся, — констатировал он угрюмо.

Собралась возразить, но только клацнула зубами — чуть язык не прикусила. Брат выругался и прежде, чем я успела помешать, заколотил в стекло.

Через несколько мгновений экипаж остановился, дверь рывком отворилась, и в проеме замаячил высокий призрачный силуэт, почти сливавшийся с окружающей его серой мглой.

Саллер…

Мужчина сделал почти неуловимый жест, и с его ладони сорвались серебристые искры, взмывая к потолку кареты и зависая там маленькими бриллиантовыми звездочками. Тьма заворчала и нехотя отступила, но не исчезла, а расползлась по углам, чтобы скрыться там до поры до времени.

— Что случилось? — Мэссер внимательно оглядел наши переплетенные пальцы и прижавшиеся друг к другу фигуры.

Ну и как ему объяснять? Рассказывать про голоса? Глупо. Но у Петьки имелось по этому поводу собственное мнение.

— К Мири привязалась какая-то непонятная гадость. Шепчет, пугает, — заявил он, заботливо заворачивая меня в свою куртку. — Можете помочь — ты или Дильфор? Где там его хваленые снадобья с микстурами?

Герцог всмотрелся в мое лицо, резко помрачнел.

— Лекарь бесполезен, когда зовет Хауддан.

— И что теперь? — растерялся брат.

Вместо ответа Саллер наклонился вперед, решительно забрал меня из его рук и, ни слова не говоря, пошел прочь. Впрочем, Петька и не думал возражать — видимо, моя безопасность была для него важнее любых разборок и выяснения отношений.

Дальше все слилось в единый бесконечный миг, который все длился, длился и длился.

Стремительная скачка…

Тенистые арки над головой…

Магический светлячок, паривший в воздухе и разгонявший кромешную тьму…

Когда-то давным-давно, в день нашей первой встречи, мы тоже мчались вдоль границы Запретных Земель, и меня так же бережно укрывали в объятиях от непонятного манящего зова. Только тогда светило солнце, и голоса не были еще такими повелительно-назойливыми.

— Вы дрожите, миледи… — то ли спросил, то ли констатировал Саллер, и его ладони заскользили по спине, мягко вдавливая меня в горячее тело. — Потерпите, осталось совсем немного.

Подняла голову.

Его лицо оказалось неожиданно близко, всего в нескольких сантиметрах.

Черные глаза, в глубине которых вспыхивали и тут же гасли огненные всполохи… тревожная складка между бровей… упрямо сжатый рот — стоило чуть приподняться и можно коснуться, ощутить его бархатную упругость…

Мысль об этом заставила снова задрожать, облизнуть внезапно пересохшие губы.

— Мири…

Саллер резко выдохнул, прошипел что-то непонятное и потянул меня вверх, к себе.

Горячий, жадный поцелуй ошеломил, обжег, пробежал мурашками по телу, заполнил каждую клетку — до предела. Развеивая страхи, сомнения, прогоняя трусливо притихшие голоса. Для них просто-напросто больше не осталось места.

Жеребец тревожно всхрапнул, будто что-то почуяв, дернулся и сорвался в галоп.

— Тише, Хест, тише…

Герцог оторвался от моих губ, похлопал коня по лоснящейся мокрой шее. Вороной, тряхнув гривой, немного успокоился. Голоса тоже присмирели, истончились до еле уловимого комариного писка, и я, затихнув, спрятала лицо на груди Рэма.

От прикосновений Саллера внутри разливалось приятное тепло, наполняя покоем, даря чувство защищенности. Хотелось остаться в его объятиях навсегда — нестись вперед сквозь ночную мглу, ловить дробный конский топот, ощущать, как герцог осторожно поглаживает меня по спине. Прижиматься к его телу и вдыхать прохладный, чуть горьковатый аромат, чтобы потом унести с собой, как самое бесценное из воспоминаний. Запах этого мужчины. Моего мужчины.

Но ничто не длится вечно.

— Обитель, — негромко предупредил мэссер, и я с сожалением отстранилась от него, вглядываясь в зыбкую темноту.

Деревья расступились, обтекая, охватывая полукругом последнюю, самую высокую пару исполинов. Два невероятно древних увитых лианами дуба как волшебные стражи застыли по обеим сторонам дороги, намертво сплетясь ветвями, листьями, наверное, даже корнями и образуя подобие величественного готического свода. Из-под ажурного перекрытия нам навстречу внезапно хлынул свет. И в этот самый свет, чистый, сияющий, мы и ворвались — нет, провалились на полной скорости.

Зажмурилась, ослепленная яркой вспышкой, а когда проморгалась, буквально обомлела.

Мы оказались на просторной поляне, которую плотным кольцом окружали деревья. В воздухе плавно танцевали крохотные разноцветные огоньки. В их трепетном радужном блеске поросшая мелкими пестрыми цветами лужайка выглядела поистине огромной — едва различимый противоположный край терялся в сероватом сумраке. В центре этой идеально круглой площадки возвышалось строение из необычного, приглушенно мерцающего камня.