которую избивал пьяный Гетц. Когда она позже пришла в комнату матери, то обнаружила ее сидящей в одиночестве, с сочащейся из уха кровью. Моника поставила на проигрыватель пробный пресс альбома Getz/ Gilberto и сказала дочери: «Послушай это! Эта музыка сделает папу огромной звездой. Разве это не прекрасно? Разве он не гений?» «Гений» не мог избавиться от наркотической и алкогольной зависимости, но играл воздушную, легкую, изящную музыку.

В марте 1964 года альбом Getz/Gilberto вышел в свет. Моника провела в офисе Verve Records несколько недель, обзванивая радиостанции по всей стране, убеждаясь, что на каждой есть копия пластинки, и настоятельно советуя ставить ее в эфир. Работа окупилась с лихвой: альбом Getz/Gilberto достиг второго места в хит-параде поп-музыки, вытесненный с первого места лишь диском A Hard Day’s Night от The Beatles. Хитом стала песня The Girl From Ipanema (пятое место в поп-чарте), а спевшая ее Аструд Жильберту (кстати, за участие в записи она получила всего 110 долларов!) из скромной домохозяйки вмиг превратилась в знаменитость международного масштаба и поехала в тур со Стеном Гетцем.

Босанова захватила умы американских музыкантов. Не замедлили появиться и новые записи отцов-основателей стиля. Когда продюсер Крид Тейлор покинул Verve Records и основал собственный лейбл CTI, он тут же подписал контракт с Антонио Карлосом Жобимом, вместе с которым в 1967 году записал Wave — один из лучших альбомов мастера. Совершенно незабываемая пластинка — благодаря жирафу на обложке и миниатюрным музыкальным поэмам, в которых переплелись акустическая гитара Жобима, тихие аккорды фортепиано и клавесина, мягкая струнная группа, признанные стандарты (Wave) и не менее заманчивые и красивые, но скрытые от посторонних взглядов мелодии (Batidinha).

В короткий срок многие песни Антонио Карлоса Жобима превратились в джазовые стандарты, и джазмены освоили тропический кул-джаз в ритме самбы. Бразильская новинка несла с собой тихую, неброскую эстетику без всякого карнавального буйства. Кажется, музыканты едва касаются инструментов — настолько легкая и мечтательная здесь атмосфера. Играть босанову вроде бы просто, она не требует скорости или виртуозности, но синкопированный ритм и сложные гармонии позволяют музыканту раскрыться совершенно по-новому: поэтому мелодии бразильских композиторов десятилетиями не выходят из репертуара многих певцов и коллективов.

Со времен сотрудничества Стена Гетца с великими бразильцами босанова не сходит со сцены: ее любят и джазмены, и поп-артисты, и рокеры, и электронщики. Конечно, такой лихорадки, как была почти полвека назад, эта музыка больше не вызывает, но ее очарование никуда не исчезает. Сегодня она ассоциируется с какой-нибудь фотографией 60-х годов, на которой женщина лежат на диване рядом с виниловой вертушкой, а мужчина смешивает коктейль у стойки бара. Старые песни Жобима и Жильберту по-прежнему активно записываются, их версий просто не сосчитать — традиция тянется еще со времен сотрудничества Жобима с Фрэнком Синатрой в 1967 году. Пишутся и новые песни: сегодня за международный успех босановы отвечает дочь одного из ее изобретателей, певица Бебель Жильберту.

Послушать

Stan Getz & João Gilberto. Getz/Gilberto (1964)

Verve

На ключевой для босановы сессии звукозаписи 18 и 19 марта 1963 года в Нью-Йорке сошлись основные силы движения: гитарист и певец Жао Жильберту, композитор и пианист Антонио Карлос Жобим, а также их американский поклонник — саксофонист Стен Гетц. Самба встречается с джазом — в прямом и переносном смысле. Кроме того, выдающейся эту пластинку делает и вокал красавицы Аструд Жильберту, чье робкое и наивное пение превратило песню The Girl From Ipanema в мировой хит, а всю пластинку — в один из самых продаваемых джазовых альбомов в истории. В отношении Getz/Gilberto сложилось редкое единодушие джазовых фанатов и широкой публики, голосующей за музыку долларом; это и артистическое достижение, и колоссальный коммерческий успех. Здесь что не пьеса — вечнозеленый стандарт: Corcovado, So Dango Samba, О Grande Amor, Desafinado, и все исполнены с теплотой, шармом и вдохновением. Один из подлинных памятников звукозаписи XX века — и прекрасное начало для романа с солнечной босановой.

Фри-джаз: прорыв к свободе 

Когда во время европейского турне 1960 года саксофонист Джон Колтрейн начал играть продолжительные соло, которые больше походили на исступленный транс, это вызвало скандал. Это была неслыханная музыка, которой практически не было дела до гармонии и мелодии; под нее нельзя было танцевать или флиртовать. Первичный хаос засасывал и приковывал внимание, музыкант превращался в одержимого духами жреца, музыка выходила за все предписанные ей всевозможными традициями рамки. Наступала эра новых экспериментов, и соло Колтрейна были еще цветочками. Его последователи пошли куда дальше в деле поисков подлинной свободы.

Джон Колтрейн был спокойным, углубленным в свой внутренний мир человеком, а музыку воспринимал как ключ к духовным вопросам. И именно он заложил основы шумного, страстного и радикального направления, которое в момент появления назвали New Thing («Новой вещью»), а теперь более привычно зовут фри-джазом, то есть «свободным джазом». В момент скандального явления новой формы многие ветераны джаза вопрошали: есть ли смысл придумывать специальный «свободный джаз», если джаз сам по себе — свобода? Оказалось, смысл есть. За десятилетия развития джаз накопил достаточно устоявшихся канонов, и даже бибоп воспринимался как вполне респектабельная музыка. Молодежь нашла, против чего бунтовать.

Новое поколение музыкантов стремилось покончить разом и с бибопом, и с хард-бопом, и с модальным джазом. Они хотели вывести музыку на новые горизонты, где смены аккордов и темп могли считаться лишь забавными анахронизмами. Интересно, что при всем своем авангардном радикализме музыканты фри-джаза стремились вернуться к «примитивным» корням джаза, к коллективной импровизации и религиозному экстазу. То есть фри-джаз был направлен одновременно и в будущее, и в глубокое прошлое. А еще — к самоопределению черного человека: фри-джаз был мучительным поиском истоков афроамериканского самосознания, разработкой музыки, которую не смогут украсть белые, средством духовного единения.

10 февраля 1958 года в лос-анджелесскую студию вместе с другими коллегами пришли саксофонист Орнетт Коулмен и трубач Дон Черри: это была первая сессия звукозаписи для альбома Something Else!!!! («Кое-что другое!!!!»). До этого музыканты репетировали полгода и на каждой репетиции переписывали все пьесы заново: как и следовало ожидать, в студии они снова зазвучали по-новому. Альбом с его умеренным радикализмом и возвратом к корням блюза и африканской музыки содержал в себе зерно джазовой революции. Даже при взгляде на его обложку понятно, что грядет новая эра: в уголке — скромный саксофонист, а сверху — огромными буквами — название SOMETHING ELSE!!!!

Гром грянул, когда Орнетт Коулмен со своим пластиковым саксофоном переехал с Западного побережья в Нью-Йорк.