Он закинул на кровать обе ноги, и матрас наконец перестало трясти.

— Даш, слушай…

Кузьма схватил меня за руки. Я не стала выдирать их. Пусть говорит. Я хочу это услышать уже наконец!

— Давай скажу, как я это вижу, давай? Таська наговорила про меня гадостей, я знаю, не отрицай, — он сильнее сжал мои пальцы. — Ну и… В общем я и сам рассказал тебе про своих баб… Я не знаю, что ты решила… — Он вдруг поднёс мои руки к губам и поцеловал. — Мне хочется верить, что я тебе нравлюсь. Вот просто нравлюсь… — Мои руки снова лежали у меня на коленях, теперь уже вместе с его руками. — Ну и ты решила, почему бы нет? Море, солнце, секс… Хуже, если ты решила, что я решил затащить тебя в постель, потому что… Потому что… Кто за девочку платит, тот ее и танцует. Скажи, что я не прав.

Наверное, он смотрел на меня, но я смотрела на его пальцы — они гладили мои без остановки, точно хотели содрать загоревшую кожу.

— Ты не прав.

— Спасибо…

Он отпустил мои руки, а мне показалось, что это я держала его и сейчас он вырвался. С радостью!

— Даш… — Кузьма говорил тихо, с придыханием. — Тогда на даче я не спал. У меня была ночь раздумий. Пытался понять, насколько я… Ну…

Я подняла глаза, заинтригованная паузой.

— Взрослый, что ли… — усмехнулся он.

И улыбка вышла у него настолько заразной, что у меня вместо слез в глазах заблестели смешинки. Я не выдержала, вытерла их, и мои руки вновь оказались в руках Кузьмы, и у его губ. Но целовать мои побелевшие костяшки он не стал, а прижался к ним подбородком. И когда Кузьма заговорил, челюсть у него задвигалась ужасно смешно, точь-в-точь как у Щелкунчика. Даже зубы щёлкали… Ага, как у голодного волка. И я собственно не слушала, что он там говорил. Я смотрела на него, во все глаза, такого милого, смешного и… Дурного. Какая в общем разница, какая дурь слетала сейчас с его языка…

— И понял, что нет, поэтому хоть эта девчонка и свободна, я ее не возьму. Не дорос…

— До чего? — сделала я вид, что мне интересно.

— До отношений, дурочка…

Он толкнул меня в плечи, и я упала. Он навис надо мной, и я… Подняла руки, чтобы обнять его за шею, но он увернулся и сел рядом.

— Даш, что ты будешь делать через семь дней?

С удовольствием останусь лежать в подушках.

— На восьмой день пойду на работу.

— Я не о том… Ты будешь искать парня?

— Кузьма, что ты хочешь?

Я подтянулась и села. Подушка осталась под поясницей и лопатки уперлись в холст. Пришлось чуть отстраниться, чтобы не испортить картину.

— Я хочу, чтобы ты не искала со мной отношений. Их не будет.

Он смотрел в окно, закрытое жалюзи и занавеской.

— Я не буду посягать на твою свободу. Так и передай сестре. Таська мне сказала, что с тобой этот номер не пройдёт.

— А вы этот вариант обсуждали?

Кузьма повернулся ко мне. Всем корпусом, и я подтянула к носу коленки, чтобы спрятать грудь — так мне не понравился взгляд Кузьмы. Тяжелый и злой.

— Нет, — я пыталась говорить ровно. Я же не лгала. — Она просто решила, что я еду с тобой именно за этим. И она сказала, что трахнуть ты меня трахнешь, но на этом все и закончится.

Он смотрел на меня так, что я подавилась последним словом.

— И для тебя это окей?

— Кузьма, ты меня достал!

Я схватила соседнюю подушку и запустила в него. Как положено в фильме! И мечтала, чтобы на стене, как на экране, появилась надпись печатными буквами: конец первой серии. И я подумаю, когда посмотреть вторую. И смотреть ли вообще.

Когда подушка прилетела назад, я снова запустила ее в космос. По волейболу я всегда получала зачёт автоматом!

— Даша, ты читала Сомерсета Моэма? — Кузьма в итоге прижал мне подушкой грудь и навис надо мной этаким литературным монстром.

— Что именно?

— Не помню. Это советское издание. Было у бабушки. "Луна и грош" и "Театр", кажется, так? Могу ошибаться, двенадцать лет прошло.

— Я не читала ни то, ни другое все равно…

— И не важно. Там была тетка и у тетки был сын. И вот сын заявляется к ней и говорит: мама, у меня был первый секс. Ничего особенного. И чего только люди придают этому такое значение…

Он замолчал.

— Ты к чему это вспомнил?

Сердце сжалось. А вдруг он догадался…

— Да так… Мать его потом плакала: и не потому что сыну не понравился секс, а потому что ее мальчик вырос. Но я скажу тебе так: нихрена мы не вырастаем, когда начинаем трахаться. Мы остаёмся такими же безответственными дураками… Некоторые на всю жизнь.

Он вдруг свалился с меня вместе с подушкой. И лёг просто на матрас, прикрыв ей свою грудь. Чего там прикрывать? Мне даже свою прикрыть не хотелось. Непонятно почему… Просто в доме было жарко.

— С вами все сложнее. У вас действительно это может закончиться плохо. Потому сегодня этим делом заниматься не будем. Без обид.

— А чем будем?

— Погулять сходим. До моря, — он повернулся на бок, и между нами оказалась эта несчастная подушка. — Я говорю, до моря…

— Иди нафиг… — я и головы не повернула.

— Там не больше трёх километров будет… А у нас столько мяса на ужин… И терять калории в постели мы не сможем… Вставай, ленивая задница, пошли гулять… Ты вообще-то не в постели валяться сюда ехала…

Я приподнялась, но лишь на мгновение. Во второе я уже снова лежала… К счастью, на подушке…

— Даш…

Кузьма долго отрывался от моих губ, долго. Неужели это я не отпускала их?

— Даш, ты помнишь свой первый…

Я перестала дышать — ну какого фига!

— Поцелуй?

Я выдохнула:

— Да…

— А он у нас был общий? — спросил Кузьма, зажав мне щеки ладонями, чтобы я не увернулась от очередного поцелуя. Да разве ж я уворачивалась?

— Ты его помнишь?

— Значит, и ты не забыла… — он коснулся моих губ. Ещё легче, чем тогда, почти полжизни назад. — И я не собирался тебя трахать, честно…

— В двенадцать лет? Когда мне было восемь? — нервно хихикнула я, перебив его на полуслове.

— Дура! — выплюнул он мне в нос и поймал самый кончик зубами. — Вчера, когда поцеловал тебя перед сном. Мне просто хотелось вновь пережить то чувство… Вот после первого поцелуя взрослеешь, а секс — это так, фигня…

Он снова скатился с меня, теперь уже на пол.

— Ну ты долго будешь валяться, клуша? Тебя на свидание пригласили. На берег моря.

— Четыре километра.