следует подозревать, «что говорящий вплел в образ Павла неисторические черты, чтобы сделать образ обоих апостолов похожим. Но даже не модель, действия и атрибуты Петра фиксируются как исторические. Исцеляющая тень Петра так же неисторична, как и чудодейственная сила потников апостола святых. Действенность Петра среди самаритян, предположение, что именно его возложение рук впервые вызвало Святого Духа на верующих, в то время как бедный диакон Филипп мог только крестить и проповедовать, — все это лишь идеи более позднего времени, превратившего апостолов, и особенно Петра, в иерархов и светил. Если Павел хотел передать силу совершенства, то для самарян не могло быть лучшего аналога, чем ученики Крестителя; ибо как они составляли ближайший круг иудеев и должны были получить совершенство от апостола, обратившего последних в силе Святого Духа, так и принявшие крещение от Иоанна были не менее близки к христианскому совершенству, и Павел должен был познакомить их с целью и привести к совершенству. Более того, Иоанн говорит, что крещение самаритян будет угодно Богу только в том случае, если оно будет использовано не для искупления определенных грехов, а для освящения тела, т. е. если душа сначала будет очищена праведностью. Понятно, что крещение Иоанна имеет в качестве единственной предпосылки иудейские омовения и юридическое понятие чистоты — под предпосылкой, однако, понимается не только материал, в той мере, в какой он дал толчок к развитию новой формы, Если в юридическом понятии чистота тела и души непосредственно совпадает, и внешнее омовение как таковое очищает тело и душу, то Иоанн принял Слово Божие к великим, когда Петр пришел к ним, чтобы разделить с ними Святого Духа, так и теперь те, кому Павел дает завершение, уже должны принадлежать к общине: Они уже ученики, и невозможно понять, как они могут быть учениками, если они еще ничего не слышали о Святом Духе. Параллель идет еще дальше. Прежде чем Петр пришел к самарянам, Филипп уже проповедовал среди них, так и Павел, прежде чем вступить в контакт с учениками Иоанна, имел предшественника: у Акилы с женой Присциллой был по крайней мере один, Аполлос, знавший только о крещении Иоанна и об исполнении Божественных обетований в Иисусе. Сообщение, которое столь явно свидетельствует о том, что оно было сделано априори, конечно, не может прояснить нам представления учеников Иоанна и положение их Учителя. В самом деле, он не говорит об учениках Иоанна даже в том смысле, что считает их особой, целостной школой или общиной; он даже не сообщает, как они приняли крещение Иоанна, получили ли они его от самого Крестителя. Он ничего не говорит нам об этом — по той простой причине, что он ничего не знает, потому что его интересовали только люди, принявшие крещение Иоанна, потому что он хотел представить людей, которые были настолько близки к спасению, что для того, чтобы довести их до совершенства, требовалось только одно слово и возложение рук Павла. Шнекенбургер хвалит точность сообщения, Лука «знает» число «учеников Иоанна», он знает, что всего их было двенадцать; но, — если такие цифры должны доказывать достоверность сообщения, — бедная история, как ты богата цифрами и как бедна золотом!

Это первый шаг к тому, чтобы возвысить символ до сознания, отбросить идею непосредственного единства и признать самоотречение и изменение сознания тем, в чем символический акт имеет свой единственный смысл. Этот акт сам по себе настолько велик и безграничен, что одного его достаточно для того, чтобы сформировать и — заполнить позицию в развитии религиозного сознания. Апологет, конечно, не может удержаться от включения в сознание Крестителя того более определенного содержания, которое ему уже придали евангелисты; он должен теперь сказать, что «сам краткий рассказ Иосифа указывает на необходимое дополнение, которое он находит в евангельской вести; а именно: явление Иоанна и его крещение должны были иметь внутреннее отношение к Мессии и его царству. Но эта связь и отсылка предыдущей точки зрения к последующей никогда не имеет в истории той формы, которую воображает религиозный дух, когда с поспешным нетерпением приписывает подготовительной точке зрения сознание цели, которой она служит. Единство истории сохраняется и тогда, и признается только в той чудесной силе, которая приводит отдельные независимые фигуры в связь, когда уже не думают, будто предыдущая фигура указывает пальцем на то, что последует за ней. Низшая точка зрения, однако, имеет цель служить основой для высшей, но в чем состоит истинная определенность будущего, когда, в каком виде и форме оно наступит, она не знает. Чем важнее раннее, тем больше оно должно напрягаться внутри себя, только для того, чтобы сначала сформировать себя, выработать себя и довести до осознания — как оно может вести эту напряженную борьбу с жесткой корой истории, которую оно должно сначала пробить ради себя самого? Как она могла бы взяться за еще более трудную работу по формированию себя, если бы она не только появилась с полным сознанием своего лишь временного характера, но и знала, что она станет ненужной через короткое время и именно этому человеку. Это был бы самый поверхностный и пустой продукт в мире. Но глубина, независимость и сила принципа связаны скорее с тем, что его историческое предвидение развивалось независимо, с сознанием его оправданности и с преданной верой в его особое дело. Величие последующей фигуры состоит лишь в том, что она осознала себя как цель предшествующей истории, но не пришла к этому признанию как традиция, а вынуждена была бороться за него, отрывая свои предпосылки от их самостоятельного возникновения и соотнося их с собой как предвестники. Чем значительнее и самостоятельнее было следование, тем самостоятельнее был и предшественник, ибо именно близость к завершению придавала ему более глубокое содержание, которое не могло сформироваться без самого напряженного ограничения. Наконец, если последующий должен был найти подготовленную почву, то он, конечно, не нашел бы ее, если бы предшественник только указал на нее: любопытство народа могло быть возбуждено самое большее на некоторое время, но ненадолго. Основательная работа с народом происходит только тогда, когда подготовительный принцип берется ради него самого и таким окольным путем, который вводит его в общий круговорот жизненных сил, обеспечивает последующим тщательно обработанную почву.

Если бы Иоанн сделал центром своей деятельности проповедь о скором Мессии, то спросили бы ученики Иисуса: «А что, книжники говорят, что Илия должен прийти первым?» Пришлось бы Иисусу сказать, что Илия уже пришел? Большой человек знает только то, что исторические личности, явившиеся с печатью собственной обоснованности и независимости,