облик Христа, который стоял в молитве перед Иоанном с выражением святой преданности и небесного покоя», но нет необходимости записывать другое, а именно то, что в душе Крестителя открылись все воспоминания о прежней жизни Иисуса. Неандер не хочет рассказывать о том, как Креститель признал Иисуса Мессией, так как он уже предвидит это знакомство обоих людей; он хочет лишь объяснить, почему Креститель отказался крестить Иисуса. Но мы ничего не знаем и не можем знать о том, что оба человека были уже заранее знакомы друг с другом, и Креститель даже ожидал, что Иисус явится как Мессия. Мы хотим знать, как Креститель мог приветствовать неизвестного ему человека как Мессию. Возможно, мы все же воспользуемся частью аргументации Неандера: может быть, «выражение святой преданности и небесного покоя, с которым Иисус стоял перед ним в молитве» так подействовало на Крестителя, что он признал в этом человеке Мессию? Как такое возможно, ведь Креститель приветствует Иисуса как Мессию в тот самый момент, когда тот приближается к нему, то есть еще до того, как Иисус успевает остановиться и благочестиво приготовиться к акту бега.

Приветствую тебя, апологет лучшего времени, которое еще не так сильно усложняло священный Терт и время от времени воздавало честь букве! Твои слова — бальзам на раны, которые современная вера нанесла нам в Терте. Ха! Как мы снова свободно дышим и рады вырваться из этих поворотов и изгибов нового апологетического пологого пути, где нам приходилось везде протискиваться, уворачиваться и натыкаться на больные места. Иоанн еще не знал, говорит Бенгель, что Он — Христос. Но как только он увидел Иисуса, его охватила симпатия, которая влекла его еще во чреве матери, и по его благосклонному виду он заключил, что это должен быть Мессия. Хорошо, что хоть расстояние, на котором стояли оба человека, когда Иоанн узнал пришедшего; но как Креститель дошел до этого узнавания, остается для нас загадкой, так как мы не можем понять, как он мог с первого взгляда увидеть, что этот неизвестный ему до тех пор человек, как бы любезен ни был его вид, и есть тот, кого ждут.

Возможно, эта загадка разрешится, когда мы узнаем, как Иисус устраняет недоверие Иоанна и его отказ крестить Его, Мессию.

3. Абстрактная необходимость курса Иисуса.

Итак, — отвечает Иисус, — да будет нам угодно исполнить всякую правду: мне исполнить ее, а тебе не препятствовать мне».

Прежняя догматическая точка зрения смущалась уже тем, что Иисус принял крещение, связанное прежде всего с признанием греховности, исповеданием греха и требовавшее от окрещаемых веры в Грядущего. Иисус действительно заранее ответил на все вопросы, когда сказал, почему Он должен был принять крещение, но этот ответ все равно не может быть достаточным для апологета, поскольку он просто повторяет вопрос, прячет трудность в общую категорию, но не решает ее. Вопрос остается прежним: почему Иисус должен был исполнить всю праведность до такой степени, что принял крещение, которое вообще не могло быть предназначено для Него, так как у Него не было грехов, которые нужно было исповедовать, и Ему не было позволено исповедовать веру в Того, Кто должен был прийти, если Он не хотел создать видимость того, что Он не был уверен в том, что Он Сам есть.

Итак, апологеты! Бенгель исчерпал все возможные причины, привел их к общему выражению и вывел следствие с похвальной наивностью. Необходимость и должное, говорит он, имеют необычайно широкую сферу действия в божественных замыслах и делах; т. е. под этой необходимостью нельзя разуметь ничего определенного, она простирается так далеко, что ее нельзя охватить и проследить до рациональных законов — короче говоря, она сама по себе является чистым волеизъявлением. Как таковая, она может отменить все законы и превратить высшее в низшее. Сам Бенгель говорит: «Согласно определенному представлению о праведности, казалось бы, необходимо, чтобы Иоанн крестился от Иисуса; согласно общему объему праведности, дело обстоит иначе. Но если не было конкретной причины, по которой Иисус должен был креститься, если не было внутренней, рациональной связи между его личностью и крещением Иоанна, то его крещение было пустой формальностью, не имевшей для него ни смысла, ни причины». К такому выводу пришел и Бенгель.

Все апологетические объяснения этого момента сводятся к формуле: «не ради него» Иисус позволил себя крестить. Даже Штраус позволил вовлечь себя в ткань апологетики, когда он приветствует сообщение Юстина, «согласно которому иудеи ожидали, что Мессия будет помазан предшествовавшим ему Илией и таким образом введен в свой народ», и теперь утверждает, что «Иисус мог рассматривать крещение Иоанна как это помазание и подчиниться ему как Мессия». В таком случае, если бы Иисус действительно так строго относился к иудейским ожиданиям и позволял связать себя ими, он должен был бы, по крайней мере, сказать, что крестится в совершенно ином смысле, чем верующие, которые видят в этом крещении указание на Грядущего и дело покаяния. Ему пришлось бы сказать, что крещение, в том безграничном значении, которое оно имеет для других, не его дело. Но что за несчастье было в этом иудейском ожидании, о котором говорит Иустин, что оно не было известно ни одному иудею во времена Иисуса, мы объяснили в Критике четвертого Евангелия. А затем мы разрешили противоречие, которое заключалось бы в том, что Иисус, полностью осознавая свою мессианскую судьбу, принял крещение, которое лишь указывало на Грядущего, таким образом, показав, что крещение Иоанна отнюдь не было тесно связано с мессианским ожиданием.

Таким образом, остается только обида на то, что Иисус, безгрешный, принял крещение, призывающее к покаянию, то есть предназначенное для грешников. Может ли апологет устранить этот импульс? Он может все!

«К покаянию, говорит Гофман, крещение Иоанна призывало всех, кто покидал сосуд, одним лишь торжественным заявлением, что он будет хранить геез, единственный, кто не сделал зла». Но даже такое волеизъявление было бы пустой формальностью, если бы оно не предусматривало серьезнейшую возможность зла, возможность, которую в этом серьезном смысле апологет отрицает. Кому же Иисус объявил свою волю сохранить благословение? Богу? Кто видит в сердце? Самому себе? Разве он не знал о своей безгрешности? Человеку? Никогда! От Того, Кого никто не может обвинить в грехе, никто не мог требовать, чтобы Он объявил о Своей простой воле соблюдать Закон, тем более по такому неподходящему случаю. Ведь тогда либо Иисусу показалось бы, что и Он нуждается в покаянии, либо ради такого самонадеянного и несвоевременного требования пришлось бы