и где он находится. Преодолевая раскалывающую голову боль, он, наконец, сообразил, что лежит в полутемном коридоре. Он был в этой квартире только один раз, но сразу узнал ее. Квартира Гершензона, куда его приводила Татьянка. Колесо, которое он поначалу принял за велосипедное, на самом деле принадлежало коляске-каталке, на которой передвигался по квартире хозяин. Коляска валялась, опрокинутая набок. Тело хозяина лежало здесь же, безжизненно отброшенная рука едва не касалась лица Хорста.

«А что с Машкой?» — подумал Хорст, снова вспомнив меткую метательницу пищевых продуктов.

Машка… Его теперь вечная память…

Где-то рядом разговаривали люди. Голоса их показались Хорсту знакомыми. Он приподнял голову, и тут ее снова пронзил острый приступ боли. Он застонал. Голоса тут же смолкли. Потом послышалась яростная брань, на голову Хорста обрушился новый удар, и он опять потерял сознание.

— Ладно, уходим, — раздраженно бросил помощникам Шварц. — Доедем до ближайшего телефона, ты, Игнат, вызовешь ментов.

— А почему я? — попытался возразить тот.

— А потому, что самый умный! Еще вопросы будут? Нет? Тогда сваливаем. Нам еще Ботаника надо оприходовать, он меня уже достал, — прорычал Шварц.

На пустырь они вернулись минут за пять до назначенного времени. Ваньши на месте не было.

— Не торопится, — прокомментировал ситуацию Дыня.

— Одно слово — Ботаник, — презрительно хмыкнул Игнат.

Шварц воровато огляделся вокруг. Никого.

— Вот что, Игнат, прогуляйся вдоль забора. Увидишь Ботаника, дуй к нам. А мы с Дыней ему тут встречу организуем, — сказал Шварц. — Дыня, ты готов?

— Всегда готов!

Дыня сменил трубу, оставленную второпях в квартире Гершензона, на бейсбольную биту. В его лапах она казалась не толще спички. Игнат с ворчанием повернулся к друзьям спиной и направился в сторону тропинки.

— Тогда давай! — скомандовал Шварц.

И Дыня обрушил биту на голову своего друга. Дерево хрустнуло, кость тоже. Игнат, не проронив ни слова, ткнулся носом в траву. Голова его неестественно вывернулась, словно он, лежа на животе, хотел посмотреть на небо. Но не мог.

— Ты ему шею сломал, — определил Шварц, разглядывая мертвого помощника, как диковинный экспонат в музее.

Дыня, довольный до крайности, подобрал обломки биты, забросил их подальше и пошел к машине за новым орудием. Ботаник должен был подойти с минуты на минуту.

Когда Крюков с Крамским подъехали к дому Гершензона, возле подъезда уже скопилось несколько машин с голубенькими номерами и две медицинские — «скорая» и труповозка. Крюкову это сильно не понравилось.

— Кажется, мы немного опоздали, — подтвердил его сомнения Крамской.

Сержант милиции отгонял любопытных. Из квартиры доносился бубнящий голос следователя прокуратуры: «Тело мужчины, на вид сорока — пятидесяти лет. Лежит на левом боку…»

На лестничной площадке курили опера в штатском. Дверь квартиры распахнулась, на пороге появился Шабанов.

— Почему курим? — напустился он на своих подчиненных. — А ну жилой сектор отрабатывать — кто что видел! Быстро разобрались по подъезду!

Опера с ворчанием неохотно направились к лестнице — кто наверх, кто вниз. Крюков укоризненно покачал головой.

— И ты еще спрашиваешь, почему я к тебе в отдел не перехожу? Да вот потому, — он кивнул на уходящих оперов, — что вся романтика раскрытия убийств сводится к тому, чтобы таскаться от одного дверного половичка к другому и обзванивать квартиры. Как коробейники или нищие. Типа: «Сами мы не местные, отстали от поезда. Поможите, люди добрые, кто сколько сможете». Тьфу!

Шабанов был удивлен и не скрывал этого.

— Блин, какая встреча!

— Не блин, а Крюк, — поправил сыщик. — Опер Крюк.

— Слушай, — Шабанов хлопнул его по плечу так, что чуть не оторвал руку вместе с ключицей. — Что с тобой сегодня случилось? Почему ты приехал позже меня? В лифте застрял?

— Нет. Сидел в сортире, ждал, пока воду дадут, — парировал сыщик. — И давно ты тут крутишься? Поди, и преступника уже поймал?

Полковник Шабанов сиял, как портрет Бенджамена Франклина со стодолларовой бумажки нового образца.

— Еще не поймал, но за этим дело не станет. Тебе что-нибудь говорит такое имя: Дмитрий Минаев?

— Вообще-то Минаев — это не имя, а фамилия, — поправил Крюков. — А что, ты нашел его именной абонемент в баню или это было вырезано на ручке ножа, которым убили жертву?

— Всего лишь паспорт. Он лежал прямо под трупом.

Крюков нахмурился. Снова ксива Хорста… Кто-то очень старается подставить и утопить паренька.

— А самого владельца паспорта поблизости не оказалось?

— Нет, но он оставил свои следы на орудии преступления. Кстати, это не нож, а обрезок трубы. Мужику голову размозжили. По документам жертвой должен быть Гершензон…

— Да, это он. Я его опознал, — из квартиры вышел Крамской, он был мрачнее тучи.

— Вы его знали? — подозрительно прищурился Шабанов.

— Не просто знали. Он звонил к нам в отдел часа два назад. Говорил, что владеет какой-то ценной информацией, — объяснил Крюков. — А мы, дураки, вместо того, чтобы сразу приехать, перед новым начальством прогибались. Отчитывались — кто и почему с обеда задержался или раньше на десять минут с работы ушел. Детский сад пополам с борделем! И не гляди на нас, как путанка на две сотни баксов. У нас алиби. Железобетонное. Фактическое алиби!

— Да? Жалко, — признался Шабанов. — Нет, я, конечно, верю, что вы никого не убивали, но рапорт ты все равно черкани. Так, на всякий случай.

Крюков не обижался. Он слишком давно знал своего друга, а вот Крамской забеспокоился. Сыщик отвел полковника в сторону.

— Кроме паспорта за что-нибудь уже уцепился? — спросил он.

Шабанов глубоко задумался, прикидывая — говорить или не стоит.

— Нутром чувствую — свои замочили. Вошли чисто, как к себе домой. Дверь или сам хозяин открыл, что вряд ли, поскольку он инвалид, или ключики раздобыли.

— И на том спасибо, — Крюков позвал Крамского, и они вместе стали спускаться вниз.

И, в самом деле, зачем мешать занятым людям?

Хорст очнулся в незнакомой комнате. Он лежал на диване. За окном было темно. У него страшно болела голова, больше он ничего не понимал. Постепенно сознание и память возвращались. Поднялся. Прошел в ванную. Умылся холодной водой. Пощупал — на затылке шишка с кулак. Вроде не тошнит, это хорошо. Значит, мозгов нет, а то мог бы и сотрясение заработать.

Он вышел из ванной и только тут заметил, что в кухне у окна кто-то стоит. Он подошел. Это была Машка. Она не поворачивалась. Хорст стоял у нее за спиной дурак дураком и не знал, что сделать или сказать. Машка не плакала.

— Папу убили, — сказала она.

Хорст стиснул зубы. Значит, опрокинутая каталка и рука ему не приснились.

— Когда я вошла, ты лежал рядом с папой. Они