ощущение, что мою светящуюся от любви душу накормили насильно чем-то горьким и не позволили это выплюнуть.

Наконец, брякнул гонг, и измученного вконец эмоционально и физически молодого просцовского доктора отпустили-таки в первый заслуженный отпуск. Покинув Просцово, мы до намеченного отъезда обосновались у моих родителей. Это был август 98-го.

Ещё раз прозвонив всех друзей и окончательно убедившись, что никто не готов нас поддержать в этой авантюре, мы пошли покупать билеты на двоих на поезда К… — Москва и Москва-Симферополь. И вот в те дни как раз и бамкнул этот дефолт, как половник об кастрюлю. Вдруг оказалось, что с нашими бессмысленными рублями нас в украинском Крыму никто не ждёт. Ждут с долларами, а где их взять? Банки вдруг резко закрылись. Я только рот открыл от всего происходящего с этой своей внезапно осиротевшей мечтой под сердцем. Алина поддерживала, но как-то, мне казалось, пребывая не сбоку, а на полшага сзади. В результате, мы забрели где-то в окрестностях площади Ленина в какой-то странный маленький банчик, где, по слухам, что-то ещё меняли. Но и там было заперто. Вдруг, в том же здании, в сумрачном коридоре, нас выловил подозрительный тип, который сказал, что даст нам сто долларов за столько-то рублей. Это было как раз то, что нужно. И мы поменялись. Вечером, однако, рассматривая банкноту на свет, я вздрогнул. Этот Франклин, президент прокля́тый, нарисован был хорошо, а вот знак его водяной был какой-то ненатуральный; как будто там, в стране водяных знаков, лупили этого несчастного Бенджамина ногами по лицу лет пять — так он был не похож на себя нарисованного. Подозрение, что нам всучили фальшивку, было очень сильным и усугубляло тревогу; но убедиться, была ли это на самом деле фальшивка, не было никакой возможности. К тому же её надо было как-то разменять, ибо доллары помельче могли потребоваться уже в поезде, на таможне, например. Алина начала обзванивать друзей и выяснилось, что у Светы Крапель (Золотковой) есть разменные доллары. До поезда оставались сутки, медлить было нельзя. И нельзя было почему-то взять в долг или поменять на рубли, — только размен. И Алина направила меня к ней. Это было плохо. Света Крапель собиралась на днях в Москву, и что бы вышло, если бы купюра действительно оказалась поддельной? Мы подставляли друга. Предавали её. Поступали подло. Я незаметно покосился на Алину, ничего не говоря. Но она ничего не сказала и в ответ не покосилась. «Странная дружба», — подумалось мне. Но наша мечта должна осуществиться, а это выше мелкого предательства, разве не так?.. Не так, конечно. Но что же делать? Выкидывать мечту на помойку во имя товарищеской этики? Что такое мечта, и что такое этика?.. В то время я ещё не дошёл в Библии до истории про Ананию и Сапфиру. Но и без Библии было очевидно, что нельзя поступать так с людьми, а тем более с друзьями. Что-то вскользь прозвучало от Алины, кажется, что у Светы Крапель запас этих долларов довольно велик, и от этой возможной дряни у неё не убудет. Но ведь её могли и «замести», и у неё могли быть какие-то даже серьёзные неприятности, а мы даже не хотели предупреждать её о наших подозрениях. По-английски Сатана звучит «сэйтн». Хорошо же этим англичанам, у них всё вообще мужского рода. Как вот, «волчица», например? Не скажешь же «вульфша», а вот так коряво: she wolf. Так вот, русские как думают? — если на «а» слово незнакомое кончается, то оно уж всяко роду женского. Вот и вышла у русских «мудрая» поговорка: «муж и жена — одна сатана». Ну что ж, жена послала, во имя мечты, — пошёл предавать. Как всё просто! (Да ведь и заметут — отбрехается; в конце концов, скажет правду, мол, друзья дали; а мы в свою очередь сошлёмся на подозрительного мужика в подозрительном коридоре; да и, скорее всего, не фальшивка это, — так, страхи).

Золотковы жили на Узбекистанской, в пятиэтажке, той, что торцом к перекрёстку с Васнецова, хрущёвка проходная двухкомнатная (вот где доллары-то бывают!) Когда я зашёл, Антон уходил, полубуркнул мне что-то вроде привета (мы были мало знакомы, хотя и ходили вместе к репетитору по физике пару раз; тогда он был патологически скромен, а сейчас сделался даже развязен и приобрёл как бы мужественный характер; это с ним и с Зноевым мы несли то бревно весной, под которым я едва не упал). Света Крапель, красивая и при этом жутко интеллектуальная девушка, встретила меня тоже тучей. Впрочем, я был не при чём. Просто чета была в предразводной стадии, и они только что, как видно, в очередной раз крепко поссорились. Антон ушёл, а Света провела меня в малую комнату, достала откуда-то пачку долларов (их действительно было прилично, и это слегка меня расслабило), отсчитала, глянула даже сотку на свет (а вдруг она действительно спец и хорошо знает, какова рожа у этого водяного Франклина; если так, то — совсем хорошо!) и без лишних слов меня спровадила. И я так и не упомянул о наших с «Сапфирушкой» моей подозрениях.

Кажется, впоследствии, никак это Свете Крапель не аукнулось, — скорее всего купюра и правда была подлинной; и сейчас Света Крапель в Фейсбуке у жены моей в друзьях. Но тогда мне было жутко не по себе от этой истории, да и сейчас вспоминать о том эпизоде как-то противно. Хотя, говоря это, я сам себе напоминаю Тоцкого из «Идиота» с его идиотской историей про камелии в ключевой сцене сего дивного литературного произведения. Впрочем, нет. Тоцкий же педофилом и растлителем был, а я кто? — так, вуайеристишко никчёмный.

Самое неприятное, что в Крым мы так и не поехали. И стоило тогда предавать друзей, сказал риторический вопрос риторическому вопросу. Мы даже приехали с набитыми рюкзаками на вокзал, нас тесть мой подвёз. Надежда теплилась, и мы смотрели бодро, хотя и сквозь пелену сомнений. Я помнил, как тогда, год назад, меня шерстили пьяного на таможне за то, что в паспорте какой-то там нужный штамп не стоял. А что там будет сейчас с этими гривнами-рублями? Родители не очень настойчиво (видя, что это, и правда, мечта наша), но отговаривали. На вокзале мама моя сказала ещё раз слово противления. Мы встали. Я посмотрел на Алину. И она провербалила только что произнесённое мамой моей. Мне было чудовищно грустно. Но увидев, что и Алина в сомнениях, я капитулировал. Мы сдали билеты (потеряв довольно рублей при этом), купили бутылку портвейна «Улыбка», чтобы