меня с этой красной книжицей под парусом, а я её — в волне по колено в синем слитном купальнике.

Потом как-то быстро завечерело и попрохладело. Обожжённые полуденной жарой, теперь мы даже почувствовали озноб и облачились в свитера. Мы доели то, что не надо было готовить и проверили, исправно ли работает примус. Потом стемнело. Без луны. Море совсем притихло. Вместо дневного «ш-ш-ш», оно говорило «брлл-брлл», просто тихонько как бы перекатывало камушки. Из-за этого стало лучше слышно берег. А там лаяли собаки, особенно когда по дороге за деревьями, озаряя смутное пространство блёклыми фарами, проезжала редкая машина. Мы расстелили прямо у воды два спальника, соединенных по типу конверта и улеглись. Не спалось. Было как-то тревожно из-за этих собак и машин. Одна машина с тихой музыкой внутри встала где-то неподалёку и не выключила фары. Потом, показалось, стало тише.

Я пристал к жене. И по обычаю этого нашего отсроченного «медового месяца», и потому что обстановка формально была романтичной, и как бы нельзя было молодожёнам не поставить печать и тут, на этом необыденном сюжете. Чувствовалось, что Алине не очень-то этого хотелось, но она уступила, и общее впечатление вышло каким-то смазанным и чуть ли не неприятным, учитывая, тем более, звуки собак и свет застывшей, вызывающей смутную тревогу машины. Мы напоминали себе каких-то преступников. Море за нашими спинами глядело чёрными глазами с упрёком, недовольно. Галька под коленями была неприветливой. Но главное, я думаю, — это был Алинин подход к такого рода «романтике». Она предпочитала есть за столом и спать в постели, а не наоборот. Я уже тогда это хорошо понимал и не мог рассчитывать на восторги страсти. Но, с другой стороны, романтика в целом ценилась нами обоими, и я почему-то считал, что как некоему «активатору» романтики мне следовало в данной ситуации проявить упрямство. Ну а вышло, как вышло. Потом я ещё полчаса не мог уснуть, прислушиваясь к шуму далёких и близких бессонных машин, устремляющих куда-то в небытие свою загадочную ночную жизнь, озомбированных, призрачных и даже враждебных. Но всё же уснул.

Утром мы проснулись в бело-розовом свете над серо-голубым тихим морем. Шагах в 15 от нас широкоспиный загорелый волосатый мужчина вынимал из воды сеть, стоя по колено в волне. Когда он успел её туда забросить, было непонятно. Очевидно, до зари. Мужчина, по-видимому, был один из единичных обитателей санаторийчика, на задворках которого мы улеглись. Нас он визуально игнорировал.

Посреди пляжа был родничок. Я набрал в котелок воды и отправился колдовать над примусом. Примус, как обычно, заартачился. Я настроился на долгую борьбу. Я был упрям, но примус побеждал. Я раздражался. В какой-то момент я заметил, что меня окружили три собаки, очевидно из тех, что ночью лаяли на машины. Алина сфотографировала эту жалкую композицию: злой я, мёртвый примус и праздные собаки на бело-розовой пляжной гальке.

В конце концов, пришлось понабрать дров и сделать маленький костерок, чтобы сварить кашу. Но я и до полудня продолжал злиться на примус.

Второй день наших «диких» купаний вышел смазанный. Помимо пляжной торговки горячей кукурузой, начинавшей свой путь из самой глуши, в середине дня неподалеку от нас обнаружился ещё один тип, нарушивший наше уединение. Вначале я заметил его возле покосившихся ржавых турников, относящихся, как видно, к санаторию. Он стоял там, в отдалении, и косо посматривал на нас. На время он исчезал, но потом снова появлялся. Когда я направился на остановку маршруток, чтобы ознакомиться с расписанием, он окликнул меня и поманил к себе, под турники. Я подошёл. Это был плюгавенький, небритый мужичок, но при этом с шустрым, каким-то подозрительно уверенным взглядом. Он был, как будто, квинтэссенцией всех просцовских водил, хитрый, но при этом как бы и простой.

После вводных вопросов, кто мы да откуда, объявил себя кем-то вроде смотрителя санатория, на территории которого мы так мило (а главное даром) изволили расположиться, а значит по неписанным, но железным законам ему от нас причитается могарыч. Я сказал, что деньги у нас на исходе, вот едва только на маршрутку хватает. В таком случае, развёл руками сторож, просьба немедленно очистить территорию бухты. Алина спокойно восприняла трудность, тем более что мы и так собирались уезжать. И мы уехали. Из дикости — снова к горделивым платанам, скромным смоковницам, людным тротуарам, кафе на набережных и «тополиному пуху». Имеритинская бухта вышла слабым и каким-то неубедительным аналогом нашей несостоявшей крымской авантюры.

Мы питались, по-прежнему, преимущественно баклажанами с тушёнкой. Иногда заходили в адлерские магазинчики — в книжном я купил пару медицинских справочников. Побывали на двух скучных экскурсиях в Сочи. Экскурсоводы вещали о разных неинтересных интересностях. Навроде того, что на Аллее Магнолий каждую магнолию посадила какая-либо знаменитось, к примеру, Гагарин или Брежнев. Что зимой снег тут эксклюзивная вещь, а температура редко снижается ниже нуля. И что в инжире содержится в полном объёме таблица Менделеева. В ботанический сад и парк Ривьеру нас привезли почему-то в глубокие сумерки, и было трудно разглядеть, что же в данный момент тут есть красивого.

Но бо́льшую часть времени мы нежились на пляже или в заляпанной мёдом «медового месяца» постели. Видимо мне настолько от этого безделья и моей склонности к символизму хотелось увековечить адлерскую медовую постель, что я даже перенёс её на пляж. Однажды стал средь бела дня накрапывать мелкий тёплый дождик, большинство купальщиков с пляжа ушли, кафе как всегда что-то такое попсило в уши, а мы просто укрылись простынёй, как бы от дождика, и затеяли под этой простынёй что-то навроде осторожного и плавного публичного петтинга, замирая на время, пока мимо проходил какой-нибудь торговец горячей кукурузой.

Через пару дней после возвращения с бухты мы решили отправиться обороткой в горы. Автобусом, на Красную поляну. Я хорошо знал Крымские горы и очень хотел быть этаким экскурсоводом для Алины, ну а здесь приходилось рассчитывать на обоюдное сиюминутное непредсказуемое впечатление, что несколько гасило радость от предвкушения поездки.

Почему-то врезалось в память. Утром мы стояли на остановке автобуса вместе в другими, местными и неместными, рвущимися в Красную Поляну. Напротив была огороженная спортивная площадка и старшеклассники там резались в баскетбол. И меня вдруг пробила зверская ностальгия по баскетболу, до дрожи в руках. К тому времени я не играл в командный баскетбол уже лет пять. Ностальгия? Откуда бы ей взяться? Ведь вот, сейчас я же должен ощущать себя максимально счастливым. Моя красивая покладистая жена поддерживает любые мои, даже взбалмошные, начинания; у нас в разгаре то,