а я вижу настоящего предателя, который выходит из бизнес-центра и садится в черный БМВ. Эти события связаны. Чем быстрее я разоблачу истинного предателя, тем быстрее отстанут от Маши.

БМВ покидает парковку, и я следую за ней.

Наш путь заканчивается около частного дома с огороженным участком. Рядом ожидает мебельный фургон. Автоматические ворота открываются, БМВ въезжает в пристроенный к дому гараж. Следом во двор пятится фургон. Хозяин отдает распоряжения, рабочие разгружают новую мебель и заносят в распахнутые двери. Пользуясь суматохой, я незаметно проникаю в дом.

Двухэтажный коттедж хоть и не новый, но видно, что после ремонта. Пахнет клеем и краской, под лестницей свалены упаковки от новой техники и мебели. Чувствуется, что хозяин обживается с размахом и в Луганск возвращаться не собирается. Ему там появляться опасно.

Он указывает рабочим, как поставить угловой диван в центре гостиной. Одновременно использует телефон для видеосвязи:

– Она у вас? Пожестче с ней! Докладывать постоянно.

Я прячусь за коробками под лестницей. Рабочие получают деньги и уезжают. Хозяин коттеджа закрывает пультом ворота, запирает дверь и плюхается на только что собранный диван. Раскидывает руки, проверяет удобство. Кажется, доволен. Чего не скажешь обо мне.

Я расталкиваю коробки, выскакиваю из-под лестницы, подхватываю небольшой короб и швыряю в него. Он инстинктивно ловит. Его руки заняты, а в моих взведенный пистолет.

Я держу его на мушке и делюсь своим потрясением:

– А говорят, с того света не возвращаются.

Он молчит, оценивает ситуацию. Если и удивлен, то не подает вида, а когда отвечает, говорит по-дружески:

– Я тебя ждал, Кит.

Простые слова кажутся мне кощунством. Я помню свое ужасное состояние и признаюсь:

– А я тебя оплакивал, Шмель.

46

Передо мной на диване Денис Шмелев. Он же Шмель. Он же новоявленный Руслан Николаевич Краско.

– В бизнес-центре видеонаблюдение, – продолжает Шмель. – Я посмотрел, кто приходил ко мне. Узнал тебя. И мог бы…

Он отбрасывает коробку, откидывается на спинку дивана и кивает:

– Садись, раз пришел.

Его показная самоуверенность не внушает доверия. Шмель с детства привык командовать нами, пытается и сейчас.

Но теперь командую я:

– Выложи всё из карманов. Медленно, не вставая.

Он выкладывает на низкий столик телефон, портмоне, сигареты, ключи и зажигалку. Разводит руки:

– Это всё, мой повелитель.

– Покажи пиджак.

Шмель снимает пиджак и швыряет мне под ноги.

– Не привык к костюмам. Проверяй, если хочешь.

Нагибаться я не собираюсь, топчусь ногами по пиджаку, прощупываю.

Шмель кривится в улыбке:

– Убедился, что не обманываю. Убери пистолет, мы же друзья.

Я качаю головой:

– Мои друзья погибли. Я был на их могиле.

– Тоже верно. Помянем? Чеха, Механика, Днестра, Урала. Их с нами нет, а мы есть. Я возьму выпивку?

– Ты забыл еще одного друга, за которым я с детства в огонь и в воду. И в ЧВК тоже.

– Денис Шмелев. Мне его тоже не хватает. – Шмель трогает видоизмененный нос. – А чем тебя не устраивает Руслан Краско?

Я перекладываю пистолет в другую руку, вытираю вспотевшую ладонь. Вспоминаю, как добыл оружие в смертельной схватке с киллером.

– Тебе Пуля привет передавал. Сам не может, невезучий.

– Такого друга я не знаю.

– Не трепись! Я чую ложь носом!

– А я не вру.

– Не знаешь Пулю? Да или нет?!

– Успокойся, мистер категоричность. Я сказал, что Пуля мне не друг. Он моя ошибка. Ты ее исправил. Боец «Группы Вагнера» победил уголовника, так и должно быть.

Я вынимаю фотокарточку трех друзей, толкаю по столу к нему:

– С фотографией ты хитро придумал. «Встречаемся в нашем месте». Я был уверен, что все погибли, и только Злата знает про тайное место.

Шмель не спорит и не изображает сожаление. Он бодрится:

– Мы через столько прошли. Ты жив и здоров. Я рад. Выпьем?

– Сначала поговорим.

– О чем?

– Как ты нас предал. Расскажи. Послушаю.

– Видишь ли, Контуженый…

– Всё обо мне разнюхал.

– Знаю, что ты теперь не тихоня Никита Данилин, и не законопослушный командир Кит, а настоящий Контуженый, свихнувшийся на правде.

– Отклоняешься от темы.

– Как раз по теме. Признайся по чесноку, Контуженый, если бы не отпуск по ранению ты уверен, что выжил бы на той бойне?

Слово «бойня» мне не нравится. Мотаю головой:

– Это спецоперация.

– Какая, на хрен, спецоперация. Это настоящая война, кровавая бойня! Там смерть прилетает каждую минуту! Тебя спас госпиталь.

– А тебя?

– Садись, Контуженый. Это долгая история. Ты позволишь мне взять бокалы?

Он идет к шкафу с бутылками. Я контролирую его движения. Сажусь на край дивана, пистолет сжимаю в руке. Шмель устраивается на противоположном конце дивана. Открывает коньяк, наливает в бокалы. Он поднимает бокал, я слушаю.

– Если помнишь, у нас был план, заработать на войне на мирную жизнь.

– Я пошел воевать ради друга, попавшего в беду.

– Вот же заладил, Контуженый. – Шмель махом опустошает бокал, вытирает губы. – Короче, мы херачили минами по противнику и делали свое дело неплохо. А потом пришел Русик.

– С ним мы стали воевать лучше.

– Ну и что? Война же не будет вечно. Нужно думать о будущем.

Шмель наполняет бокал, я тороплю его:

– И что ты надумал? Стать Русиком?

– Не сразу, сначала ему завидовал. Пластиковые окна – это масштаб! После войны это прорва заказов и уйма денег. Не то что паршивая автомойка.

– Ты предал нас из-за денег?

– Не упрощай. Помнишь, как Лупик тыкал мне: я хозяин, ты мразь! Я слуга, а он господин. Достало! Я тоже хочу быть хозяином. Хозяином дома, хозяином завода, хозяином жизни!

Шмель выпивает, а я вспоминаю, как рыдал под дождем над братской могилой.

– Там в могиле вместо тебя Русик?

– Он мне должен.

– Жизнь?!

Шмель двигает ко мне бокал, я игнорирую. Он объясняет:

– Русика могли убить раньше, когда я вместо него пошел на рискованный штурм с Вепрем.

– Не просто так ты пошел. За деньги, – напоминаю я. – Ты послал Злату к отцу Русика за миллионами. Это еще можно как-то понять. Но предательство… Почему?

– В той вылазке, когда штурмовики Вепря взяли опорник, они покрошили всех. Но один вэсэушник выжил. Я сделал вид, что его добил.

– А на самом деле?

– В глаза его посмотрел сдуру. Испуганные, умоляющие, а главное, на тебя похож, падла.

– Сочиняешь.

– На всех нас похож. Помнишь, как в первом бою мы от страха зажались. И этот дрожит также.

– Кончай с лирикой!

– Я телефон его проверил, нацистского дерьма нет. Мне кричат – добивай! Я очередь в землю. Звякнул с его телефона на свой и сунул ему в руку.

– Зачем?

– Что