Из леса выбежали волки и окружили поляну, их горящие глаза уставились на трех человек, которые едва уворачивались от веток, проносившихся по воздуху. Маргарет закричала и бросилась бежать. Гарри, как слепой, топтался на месте, а Ганс поскользнулся и упал на колени, когда земля вновь содрогнулась и вспучилась.

— Рейвен.

Михаил материализовался рядом, страх за нее сжал его внутренности.

Он сорвал с нее джинсы, чтобы понять, насколько тяжело она ранена.

Земля снова пошла ходуном, и по ней прошла трещина. Михаил зажал руками открытую рану, пытаясь остановить страшное кровотечение. В поле его зрения замерцал Жак, потом Эрик и Байрон. Прибыли Тьенн и Влад.

Грегори появился в небе, направляясь к трем ассасинам, окруженным стаей волков. И там, на лугу, он принял облик громадного черного волка — с безумными голодными глазами, в которых горело возмездие.

— Мой бог.

Жак опустился на колени рядом с Михаилом, набирая полные пригоршни плодородной земли.

— Байрон, собирай травы. Быстрее!

За считанные минуты они закрыли раны Рейвен приготовленной смесью. Михаил не смотрел ни на кого, обнимая Рейвен, — его большое тело склонилось над ней, защищая от штормового ливня.

Все внутри Михаила сосредоточилось только на одном.

Ты не покинешь меня, приказывал он. Я не отпущу тебя.

Сверкнула молния, разрезав небо и ударив в землю. Вслед прогремел гром, встряхнув горы.

— Жак! Элеонор рожает.

Влад был в отчаянии.

— Отнеси ее в дом. Позови Селесте и Дейдре.

Жак пнул ногой безжизненное тело Джейкоба и встал так, чтобы создать дополнительную защиту для Рейвен.

— Она не умерла, — прохрипел Михаил, видя сочувствие в глазах брата.

— Она умирает, Михаил.

Жак чувствовал, как разрастается боль. Михаил притянул ее к себе, коснувшись щекой ее щеки.

Я знаю, что ты слышишь меня, ты должна выпить, Рейвен. Пей жадно.

Он почувствовал слабое движение в своем сознании. Теплота, сожаление. Так много боли.

Позволь мне уйти.

Нет! Никогда! Не говори. Просто пей. Ради меня, если ты меня любишь, ради меня, ради моей жизни, пей, что я тебе даю.

И прежде чем Жак смог предугадать его намерение и попытался его остановить, Михаил сделал себе глубокий разрез на яремной вене.

Темная кровь забила струей. Михаил властно притянул к себе девушку. Ее сила воли уступила его напору; ее тело слишком ослабело, чтобы сопротивляться. Она глотала то, что вливалось ей в рот, но пить сама не могла.

Молния за молнией ударяли в землю. Дерево взорвалось, осыпав все вокруг огненно-красными искрами. Земля вздыбилась, поднялась, словно трещала по швам. Над ними склонился Грегори, самый темный из карпатцев, его прозрачные глаза казались ледяными и обещали смерть.

— Волки сделали свою работу, — безжалостно сказал Эрик. — Молния и землетрясение доделают остальное.

Жак не обратил на него внимания, обхватив Михаила за плечи.

— Достаточно, Михаил. Ты быстро слабеешь. Она потеряла слишком много крови, и у нее внутренние повреждения.

Черная ярость заполнила Михаила. Он запрокинул голову и закричал так, что звук его голоса пронесся через леса и горы, как раскат грома. Деревья вокруг них были объяты пламенем и взрывались, как тротиловые шашки.

— Михаил. — Жак не ослабил хватку. — Останови ее сейчас же.

— Она взяла мою кровь, которая исцелит ее. Если мы сможем удержать кровь в ней, поместить ее под землю и провести исцеляющий ритуал, она выживет.

— Достаточно, черт возьми!

В голосе Жака слышался неподдельный страх.

Грегори осторожно дотронулся до Михаила.

— Если ты умрешь, мой старый друг, мы потеряем шанс спасти ее. Мы должны действовать сообща, только тогда что-то может получиться.

Голова Рейвен безвольно откинулась назад, а тело обмякло, как тряпичная кукла. Кровь Михаила беспрепятственно стекала по его груди. Жак склонился было над братом, но Грегори оказался рядом раньше его, закрывая зияющую рану единственным прикосновением языка.

Михаил не обращал никакого внимания на окружающих, поскольку все внутри его требовало полного сосредоточения на Рейвен. Она ускользала от него, тая медленно, но уверенно. Его сердце билось с перебоями: удар, тишина, снова удар. И опять зловещая тишина.

Бормоча ругательства, Михаил положил ее плашмя, нагнетая в ее легкие воздух, стимулируя дыхание. Его разум искал следы ее сознания и нашел — съежившийся лучик света, тусклый и угасающий. Она плыла в целом море боли. Она была ужасающе слаба. Вдох, нажатие. Призыв вернуться, подкрепленный приказом. И снова, и снова.

Позади них стремительный поток спускался с гор, набирая силу и скорость. Земля содрогалась. Еще два дерева охватил огонь, и это несмотря на стену дождя.

— Позволь нам помочь, — тихо приказал Грегори.

Жак осторожно отодвинул брата в сторону, принимаясь за массаж сердца, в то время как Грегори вдыхал в Рейвен воздух. Вдох, выдох. Жак заставлял ее сердце биться, и Михаил смог сосредоточиться на ментальном поиске. Ощутив в своем сознании движение, легчайшее прикосновение, он понял, что это она, крепко ухватился за этот след и пошел по нему.

Ты не покинешь меня.

Она попыталась ускользнуть от него как можно дальше. Слишком много боли было в том направлении, куда он ее звал.

Запаниковав, Михаил выкрикнул ее имя.

Ты не можешь меня покинуть, Рейвен! Я не выживу без тебя. Возвращайся ко мне, возвращайся, или я последую за тобой, куда бы ты ни направилась.

— Я нащупал пульс, — сказал Жак. — Он слабый, но он есть. Нам нужен транспорт.

В сгущающейся темноте появилось какое-то мерцание. Рядом с ними возник Тьенн.

— Элеонор разродилась, ребенок жив, — сообщил он. — Это мальчик.

Михаил издал долгий свистящий звук.

— Она подвела Рейвен.

Жак предупреждающе тряхнул головой, когда Эрик хотел было заговорить, защищая женщину. Михаил пребывал в убийственной ярости, и малейшая ошибка могла спровоцировать его. Именно ярость Михаила вызвала неистовую бурю и содрогание земли.

Михаил снова ушел в себя, удерживая Рейвен рядом, принимая на себя ее боль. Поездка домой превратилась для него в расплывчатое пятно — по ветровому стеклу барабанил дождь, молнии сверкали, раскалывая небо. В деревне было темно и безлюдно, из-за бури отключилось электричество. В своих домах съеживались и молились люди, надеясь пережить бурю и не понимая, что их жизни зависят от храбрости и стойкости хрупкой человеческой женщины.